Читать книгу "Языческий алтарь - Жан-Пьер Милованофф"

Он шел весь день, и все три его счастья не притуплялись. Он выбросил свой серп в луговую траву и теперь скакал, приплясывал, кричал, жалел камни, неспособные ликовать вместе с ним. В полдень он увидел солнце в зените – пылающий стог. В час пополудни светило было уже краем колодца, на дне которого жарится поросенок. Потом небо уступило место колесу повозки, в которой трясся малютка Беларот, зажатый коленями матери. С наступлением вечерней прохлады огненный шар распался на золотые лужицы и исчез.

Ночью он оказался в месте, где позже был основан Коль-де-Варез. В свете луны он различил вдали неподвижного человека у скалы и направился к нему, вращая своей сумой, как пращой. Но человек оказался старым монахом.

– Как ты можешь быть живым, когда у меня в суме лежит твоя голова? – крикнул он.

– Разве ты не требовал от меня чуда? – холодно отвечал старик.

Беларот, отказываясь верить своим глазам, развязал лямки сумы, чтобы разоблачить самозванца. Рука его нашарила одни только горичавки, синие орхидеи, траву из оврагов и свистящий над ними ветер. И вся его радость вмиг улетучилась.

– Я оскорбил святого. Как искупить этот грех?

– Важнее другое: ты лишил меня хорошего мула. Приведи мне кобылицу архиепископа. Я буду ждать тебя здесь, сколько понадобится.

Легенда утверждает, что преступник добрался в поисках роскошной кобылы до самого Рима, но папа сгноил его в тюрьме. Потому в Коль-де-Варез и поныне проще найти плохого мула, чем хорошего христианина.

Глава 4

Страна мертвых

В Коль-де-Варез времена года сменяют друг друга без передышки. После восьми недель бурной весны по горам катится лето: оно дает о себе знать повсюду, даже в ущельях и на холодных северных склонах высоких хребтов. Днем, когда в лесу застывает свет, кажется, будто среди гор разлегся сказочный людоед, пузатый обжора с глазками-маками. Тогда торжествуют паралич и оцепенение, один и тот же рок склеивает крылья мухам и веки крестьянам. О том, что время не стоит на месте, напоминает только дрожь горячего воздуха над долинами, где ничто не шелохнется до самых сумерек.

Ах, лето, короткое лето в Коль-де-Варез! С заходом солнца оживают горы, отупению приходит конец. Маленькому Жану надо только навострить уши – и он слышит звуки привычного существования: беседу старика Жардра и Армана на террасе, колокольчик разносчика, бормотание Элианы, жонглирующей в одной из комнат хозяйскими шляпами и при этом напевающей:

Из страны в страну скитаться —

Смысл уж больно маленький.

Лучше дома оставаться,

Рядом с бабкой старенькой.

«Я видала, – говорит, —

Мир, где все идет на счет:

На посту солдат стоит,

Яйца курица несет».

Маленький Жан сидит в саду с книгой на коленях. Стоит ему услышать пение Элианы, как он забывает про чтение и закрывает глаза. Уже несколько дней он не злится на непрошеную гостью. Как ни странно, он уже позабыл, как его баловала старуха Лиз. Даже саму старуху Лиз позабыл. Только ночами, глядя в распахнутые ставни на луну и на линию гор, внимая их дыханию, он не никак не может уснуть. На что он надеется? Ждет призрака? Возможно, но совсем не обязательно. Он вздрагивает при каждом лисьем тявканье, при любом далеком крике, свидетельствующем, что звери без устали пожирают друг дружку. То и дело ему видится на лесной опушке женщина в серых одеждах, подающая ему странные знаки.

Грусть Эфраима заметна не одной Элиане. Арман беседует на эту тему с Бьенвеню, и тот мучается, пытаясь отыскать причину. В конце концов он задается вопросом, правильно ли поступил, когда повез кухарку в ее родную деревню, не захватив с собой ребенка. И зачем, вернувшись с похорон, он скрыл от мальчика смерть Лиз, создав впечатление, что она куда-то уехала? Верьте мне. Молчание не есть забвение. Слова, не произнесенные в нужный час, становятся зацепками на ткани памяти. Полагаю, в такие дырочки, как они ни малы, можно увидеть страну мертвых.

Сильный с выгодой всегда,

Счастье – подлецу награда,

А из наших глаз вода

Знай, катится водопадом.

Из страны в страну скитаться —

Смысл уж больно маленький.

Лучше дома оставаться,

Рядом с бабкой старенькой.

Как-то вечером, изучая перед сном житие Бригитты Ирландской, святой, прославившейся тем, что превратила воду в своей ванне в пиво, Эфраим слышит в коридоре шепот; за шепотом – тишина, потом снова шепот, шорох женского подола по стене. Уж не Лиз ли это, вернувшаяся из родной деревушки попрощаться с ребенком? Нет, это Элиана, он узнает ее шаги.

Он откладывает книгу и прислушивается, затаив дыхание. Снова те же звуки. То они слышны, то опять затихают. Он предполагает, что служанке понадобилось перед сном прибраться в коридоре. Но в любом случае это неспроста. Он забывает про ирландскую святую и ее чудесное пиво, приоткрывает дверь и настороженно ждет.

Его ожидание вознаграждается: через пять-шесть секунд звуки повторяются. Только они чуть другие, какие-то причудливые. Они проникают сквозь толстые стены, похожие на прерывистое дыхание, на тщетно скрываемый приступ удушья. Вдруг его приемному отцу нездоровится? Что, если он потерял сознание?

Эфраим отбрасывает колебания и торопится в спальню своего опекуна. Там не горит лампа, даже не зажжена свеча, но кровать стоит напротив окна, ставни распахнуты, и вся ясность ночи, теплой июльской ночи, низвергается на волосы и на голые плечи Элианы. Худышки-скромницы Элианы, восседающей на груди у Бьенвеню.

Водосток

В первый день нового учебного года ребенок узнает, что хлев, служивший прежде школой, летом сгорел. От скамеечки, с которой он раньше открывал мир, осталась одна железная окантовка. Теперь занятия будут проходить в столовой у кюре, за длинным дубовым столом, накрытым прочной материей. В глубине комнаты, рядом с накренившимися часами, стоит шкаф из красного дерева, а в нем – больше трех десятков ни разу ни открывавшихся книжных томов. Теперь я уже не смогу их назвать. Но знаю, что юный школяр будет брать их у хозяина один за другим и записывать в заведенную специально для этой цели толстую тетрадь незнакомые слова из этих книг, чтобы потом при необходимости воспользоваться ими. Слово «Грааль». Слово «затмение». Слово «визирь». А также «аллилуйя». Перебежчик. Одиссея. Выкуп. Гимн. Элегия. Прилагательное «мимолетный». Глагол «влюбляться». Еще – имена: Улисс, Орфей, Венера – зеленоглазая богиня, черная Персефона.

Теперь, когда скоростью чтения ребенок почти сравнялся с кюре, пусть водосточный желоб, служащий ученикам часами в дождливые дни, низвергает на улицу водопады воды – он все равно не отвернется от радуги, которую находит на каждой странице. И пусть февральский северный ветер грохочет ставнями о стены, пусть заставляет лиственницы сотрясаться, наподобие призраков, – никогда больше мир не будет ограничен тем, что видимо взору.