Читать книгу "Фладд - Хилари Мантел"

— Можно поцеловать кольцо, милорд?

— Ступай прочь, женщина. Иди на кухню, займись делом.

— Епископу нет дела до невежественных простаков, — сказал отец Ангуин.

Мисс Демпси, морщась от боли, встала с пола.

В два размашистых шага епископ одолел прихожую, рывком натянул плащ, распахнул дверь. В лицо ударили дождь и ветер.

— Лету конец, — заметил епископ. — Впрочем, в этой части епархии и лета толком не бывает.

— Позвольте сопроводить вас до вашего роскошного экипажа, — напустив на себя подобострастный вид, сказал священник.

— Еще чего не хватало, — ответил епископ и, кряхтя, забрался на водительское сиденье. Он знал, что отец Ангуин сошел с ума, но скандала в своей епархии не хотел. — Я еще вернусь. Когда вы будете меньше всего меня ждать. Проверю, все ли сделано.

— Слушаюсь, а я приготовлю для вас кипящее масло.

Лязгая и громыхая, епископ умчался восвояси, но на следующем повороте дорогу ему преградила процессия школьников, которые выходили из ворот к ниссеновскому бараку[8], где их ждал обед. Епископ дважды с силой надавил на клаксон, малютки со страху попадали в канаву. Выбравшись оттуда, школьники глазели ему вслед, к их голым коленкам прилипли мокрые листья.

В доме священника часики на каминной полке пробили полдень.

— Опоздала, — удрученно промолвила Агнесса, — а я так хотела развеселить вас, отче. Если помолиться святой Анне в среду до полудня, до конца недели вас ждет приятный сюрприз.

Священник покачал головой:

— Во вторник, Агнесса, овечка моя, не в среду. В этом деле важна точность.

Невидимая бровь мисс Демпси удивленно приподнялась.

— То-то я гляжу, ничего не выходит! Есть еще кое-что, о чем мне следует вас предупредить, отче. Наверху кто-то ходит, хотя там никого нет.

Рука мисс Демпси дернулась ко рту и коснулась бородавки.

— Такое случается, — кивнул рыжей шевелюрой отец Ангуин, горбясь в жестком кресле за столом. — Иногда я думаю, что это я сам.

— Но вы же здесь!

— Сейчас, да. Возможно, это предвестник. Тот, кто грядет.

— Господь? — ужаснулась мисс Демпси.

— Младший священник. Меня застращали младшим священником. Какой удивительный был бы помощник! Умел бы ходить без ног, просачиваться сквозь стены. Но нет, едва ли. — Священник заставил себя выпрямиться в кресле. — Думаю, епископ пришлет обычного шпиона. С самыми заурядными способностями.

— Подхалима.

— Вот именно.

— А куда вы денете статуи? Вы же знаете, в гараже нет настоящей крыши. Они промокнут, покроются плесенью. Это нехорошо.

— По-вашему, нам следуем отнестись к ним с почтением, Агнесса. По-вашему, они не просто куски раскрашенного гипса.

— Я знаю их всю мою жизнь! — с жаром выпалила мисс Демпси. — Без них в церкви недолго и заплутать. Она превратится в большой грязный амбар.

— И что вы предлагаете?

— Их нужно раздать. «Дщери Марии» будут по очереди брать к себе святую Агату. Нужен фургон, в вашу машину статуи не влезут.

— Но насколько их хватит, Агнесса? А если кто-нибудь из них выйдет замуж? Вряд ли муж стерпит такое. Потом вспомните, какие маленькие у них в домах комнаты. Это не решение.

Однако мисс Демпси стояла на своем.

— Зато статуи будут в сохранности. А там, глядишь, епископ сменится.

— Нет, больше они не понадобятся. Мы пятимся назад. Епископ во многом прав, хотя лучше бы он занимался политикой и не лез в религию.

— Что же нам делать? — Мисс Демпси вскинула руку, дотронулась до бородавки. — Они для меня как живые. Словно мои родственники. Нельзя запирать родственников в гараже.

— Вера мертва, — сказал отец Ангуин. — Ее время прошло. И она продолжает умирать. Если мы не хотим превратиться в автоматы, то должны до последнего цепляться за предрассудки. — Священник поднял голову. — Вы правы, Агнесса. Негоже запирать их в гараже, словно старый хлам. Однако я не стану раздавать статуи по домам или заставлять ими улицы. И я не хочу разлучать их. Мы похороним статуи в освященной земле.

— Господи.

Слезы бессильной ярости брызнули из глаз мисс Демпси.

— Простите, отче, но от этой мысли меня бросает в дрожь!

— Отпевания не будет, — сказал отец Ангуин. — Только погребение.

Сибирские ветра, дующие на пустошах, быстро разносили вести. На следующий день к тому времени, когда школьников выпустили на большую перемену, все в Федерхотоне знали про статуи. В дедовские времена школа при церкви Святого Фомы Аквинского представляла собой одну длинную классную комнату, но нынешние учителя были не в силах сладить с буйными внуками первопоселенцев, и от старой системы обучения пришлось отказаться. Теперь воспитанников разного возраста отделяла друг от друга тонкая перегородка. Когда-то считалось, что в двенадцать лет самое время оставить арифметику и начать взрослую жизнь среди ткацких станков. С тех пор нравы смягчились, и ныне над директрисой, матерью Перпетуей, поставленной оберегать старшеклассников от треволнений юности, возвышались пятнадцатилетние отроки и отроковицы. Впрочем, дух исканий и перемен, свойственный в те времена юным, витал где угодно, только не в Федерхотоне. Сюда долетали лишь его слабые отголоски. Местные подростки начесывали коки над прыщавыми лбами и временами, словно припадочные, перебирали пальцами по животу, изображая игру на стиральной доске. Мать Перпетуя называла это безобразие «подражанием поп-группам» и строго карала.

Старшеклассники целыми днями гоняли в футбол на пустошах, лица у них были красные и обветренные. Они были рассеянны, безрассудны и одной ногой застряли в детстве. Их затянувшееся отрочество выдавали узкие затылки, любовь к комиксам и беспричинные взрывы веселья, тем более предосудительные, что людям, обреченным в будущем влачить цепи брака и работы на ткацкой фабрике, радоваться было не с руки.

Старшеклассницы, напротив, давно простились с детством. Местные девицы носили мешковатые кофты, а на переменах сбивались в стайки и хмуро злословили. Они обхватывали себя за плечи короткими толстыми пальцами, а их плоские груди свисали, как у старух. Дешевая одежда, из которой школьницы успевали вырасти, совершенно лишала их женской привлекательности. За пределами Федерхотона девочки в их возрасте переставали расти, но при взгляде на местных девиц казалось, что они не остановятся, пока не заполнят весь мир. Стулья скрипели под тяжестью их задов. Раскачиваясь взад-вперед, девицы издавали ужасные ритмичные звуки: га-га-га, означавшие смех. Они ничему не учились, а если узнавали что-то новое, считали делом чести тут же это забыть. Школа была для них тюрьмой.