Читать книгу "13 месяцев - Илья Стогов"

Первое, что приходит на ум человеку, решившему изменить свою жизнь, это то, что жить надо естественнее. Без наворотов. Чем проще живешь, тем лучше становишься.

Камчатские люди жили проще некуда. Они были молчаливы, а я привык думать, что безмолвие и мудрость — почти синонимы. Ведь для того чтобы услышать, нужно прислушаться. Эти люди прислушивались всю жизнь… но услышали они вовсе не то, что следовало. Могло ли быть иначе? Ведь на Камчатке практически нет церквей…

В этом мире очень легко заблудиться. И если ты идешь не по направлению к церкви, то заблудишься обязательно. Проснешься, а за окном вулкан, в объятиях широкоплечая камчатская проститутка и единственная мысль в пульсирующей голове: как теперь отдавать доброй старушке из reception взятые в долг денежки?

Глупо ругать грудного ребенка за то, что он не говорит родителям «Доброе утро!» и ходит в туалет под себя. Окружающие меня люди были вежливы и чистоплотны. Даже с унтами камчатские мужчины носят выглаженные костюмные брюки. Камчатка — единственное из всех известных мне мест, где пьяный мужик, наступив тебе на ногу, тут же извинится, при этом сказав тебе «вы». Но хорошими эти люди не были. Они были просто людьми.

15

Я полез в рюкзак, порылся в нем, нашел бревиарий. Если вы не в курсе, то бревиарий — это такая богослужебная книжица. Псалмы, разделенные на несколько ежедневных чтений: утреня, дневной час, вечерня, завершение дня.

Первую службу следует читать рано утром. С восходом солнца. Уже больше года я начинаю каждое свое утро с того, что читаю псалмы.

От частого использования бревиарий стал как старый боевой пес. Вытертые бока. Порванный переплет — как задетое в драке ухо.

Я открою свой бревиарий и первым на планете прочту утреню. Я восславлю Создателя моего, а уже после меня — остальной мир. Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире, и новый день рождался всего лишь в десяти километрах справа за окном моего пансионата.

Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.

Так и пойдет…

Говорить «Спасибо» несложно. Главное начать.

Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.

Я открыл книгу на первой закладке:

Сейчас, когда взошла заря,

Молитвы Богу вознесем,

Чтобы во всех делах дневных

Он зорко нас хранил от зла.

Пусть будет в нас душа чиста

От неразумия и зла,

Да обуздаем нашу плоть,

Храня умеренность во всем.

Чтобы, когда окончим день

И возвратится ночи час,

Мы, незапятнанные злом,

Хвалу Ему воспели вновь…

Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.

Февраль

1

Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже чем раз в год.

Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.

В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит примерно так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».

Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?

Недавно я понял — о чем.

Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.

2

Он жил в дурацком новостроечном районе. Раньше я тоже там жил. Но потом переехал. А он прожил в этом районе всю жизнь.

Я учился вместе с ним в школе. Но дружить мы стали только в последнем, восьмом, классе. До этого довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.

Мы даже невинность потеряли одной и той же весной. В парадных одного и того же длиннющего блочного девятиэтажного здания. Он — во второй парадной, если считать от автобусной остановки, а я — в седьмой. Причем у него это случилось на два месяца раньше, чем у меня. Зато у меня — с чуть-чуть более красивой девицей.

После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.

Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде. На свадьбу богатый папа смог подарить молодоженам небольшую квартирку.

Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета, волосы. Я был бы не прочь и сам быть рядом с такой девушкой. Но она предпочитала моего друга Мыльника.

Это не странно. Сережа был очень симпатичным парнем. Таким, знаете… похожим на Билли Айдола. Пока мы учились в школе, даже учителя говорили ему об этом. Наш с ним криминальный дуэт никому не нравился. При этом про меня все говорили, что я сволочь, а про Мыльника: какая он все-таки обаятельная сволочь.

Женившись в семнадцать, еще до достижения восемнадцати Мыльник развелся. Вместе с новорожденной Сергеевной рыжая Лена, рыдая, отправилась назад, к богатому папе.

3

Моим первым местом работы стал магазин по продаже спортивных велосипедов. Работа была дико денежная. Именно поэтому, проработав всего четыре месяца, я был вынужден уволиться. Нашлись люди, которые угрожали, что, если я не освобожу доходную должность по своей воле, они просто посадят меня в тюрьму.

После этого я работал барменом, съездил в Германию, поучился в университете, а потом устроился работать закройщиком. В мои обязанности входило вырезание из норковых шкурок определенного вида деталей, из которых скорняки потом шили шапки и шубки. Контора была частная и очень подпольная. Денег там платили еще больше, чем в велосипедном магазине, однако через два месяца я уволился и оттуда: мне было жалко животных.

Кончилось тем, что в девятнадцать лет я получил должность музыкального обозревателя в крупнейшем советском таблоиде. Моим непосредственным руководителем был мужчина, имевший удостоверение члена ЦК комсомола. Работа была не бей лежачего: раз в месяц я отсылал в Москву большую статью о той музыке, которую слушал, и все остальное время был полностью свободен.