Читать книгу "Жизнь, прожитая не зря - Игорь Бойков"

— Выходи, ишачий выкидыш! — рявкнул другой. — А то сожжём вместе с домом!

— Кого сожжём?! — огрызнулся на него Чамсурбек. — Это клуб теперь.

Несколько вооружённых горцев, колхозных активистов, прячась за выступами домов и высокими каменными заборами, открыли плотный огонь по окнам. Пули с визгом царапали оконный проём, обильно высекая каменную крошку. Омар, упав на пол, сжался, зажмурился и, прикрывая руками голову, с глухим рычанием вцепился зубами в рукав. Когда выстрелы на мгновенье затихли, он быстренько подполз на четвереньках к окну и, высунув руку наружу, выстрелил, не глядя, наугад.

— Аллах Акбар! — закричал он, подбадривая себя.

Из-под стены тут же грянул ответный выстрел. Пуля Чамсурбека чиркнула по подоконнику.

В это время снизу, с первого этажа послышались глухие тяжёлые удары. Это Сагид с ещё тремя горцами подтащили тяжёлое бревно и, раскачивая на руках, с криками били им теперь в дверь как тараном.

— Омар, сдавайся! — неслось снизу. — Пощадим! Судить будем!

К стрельбе и крикам примешивались истошные вопли старухи-матери. Она, брошенная убежавшими в ужасе девушками, так и осталась стоять на улице, прямо напротив окна. Совсем одна.

— Омар! Омар! — надрывалась она. — Не верь им! Не верь!

— Стреляйте! По окнам! — заорал Чамсурбек и бросился к Сагиду, — Чтоб не высунулся!

В ярости он бил в деревянные двери прикладом, что есть мочи молотил ногами.

— В сторону, Чамсурбек! В сторону! — орал Сагид.

Ворота под ударами тарана, наконец, треснули. Люди яростно сорвали их с петель и, толкая друг друга, с рёвом полезли внутрь, в тёмное нутро бывшего кулацкого дома.

Заслышав их крики внизу, на первом этаже, Омар метнулся к лестнице. Но по ней уже громыхали чьи-то ноги.

— Аллах Акбар! — ещё раз взревел он.

Не целясь, выстрелил несколько раз в тёмный лестничный проём, туда, где замелькали людские фигуры. Кто-то вскрикнул и, сшибая остальных, с глухим стуком покатился вниз. Омар захохотал торжествующе и дико, и снова нажал на курок.

Но оружие осталось безмолвным. Он нажимал снова и снова, пока не понял, что закончились патроны. Тогда Омар отшвырнул в сторону револьвер и выхватил из ножен кинжал. Но тут же выронил его, прижав руки к животу и согнувшись пополам от жуткой режущей боли только что вспоровшего его тело свинца. И в этот миг приклад винтовки Чамсурбека, который первым ворвался на второй этаж, словно тяжёлый молот обрушился на его челюсть. Омар отлетел вглубь комнаты и грохнулся спиной на пол.

Упав, он корчился от боли, и, выхаркивая вместе с кровью обломки выбитых зубов, пытался отползти в сторону, к стене. Его окружили разгоряченные взмыленные люди, буравя взглядами, полными ненависти.

— Сагида убил, шакал! — выкрикнул кто-то.

Чамсурбек резко обернулся, обвёл бешеным взглядом горцев, ворвавшихся вместе с ним на второй этаж. Они стояли вокруг него — шумно дышащие, со съехавшими на затылки папахами. Сагида среди них не было.

— Что? Убил?!

Оставив раненого, все метнулись назад, к лестнице. Сагид лежал у самого её основания, на первом этаже, нелепо разметав ноги в стороны и растопырив руки. Голова его была неестественно свёрнута на сторону, и застывший взгляд глубоких карих глаз уткнулся в каменную стену. Чамсурбек, первым сбежав по ступенькам вниз, присел возле него на корточки, потряс за плечо.

— Сагид, — позвал он ошалело. — Сагид.

Тот не шевельнулся. Тогда он схватил его руку и потянул на себя, пытаясь прощупать пульс. Но рука оказалась вялой и неживой, и под влажной кожей запястья ничего не билось и не пульсировало. Тело медленно наливалось смертной тяжестью, чтобы сделаться вскоре стылым и недвижимым. Чамсурбек выпустил его руку из своей, и та, безвольно, словно нехотя, легла на земляной пол.

— Умер, — произнёс один из наклонившихся над Сагидом горцев.

Тогда Чамсрубек резко вскочил на ноги и, не глядя больше ни на кого, бешено ринулся наверх, обратно на второй этаж, где громко стонал и корчился от тяжёлой мучительной раны Омар.

Подлетев к нему, глянул с яростью, в упор, а затем вдруг поднял ногу и с силой наступил сапогом ему на живот, на самую рану. Омар заорал дико.

Чамсурбек надавил сильнее:

— Что, ишачий выкидыш, больно?! — выкрикнул он. — Скулишь, как щенок? А Сагид молчал. И мой отец терпит, умирает молча.

Собрав последние остатки сил, Омар обхватил ногу Чамсурбека своими перепачканными в крови пальцами, неожиданно извернулся и, рыча, с неистовой яростью умирающего впился зубами в голенище его сапога.

— Вот бешеная собака! — воскликнул кто-то с удивлением, — Загрызть готов.

Но Чамсурбек, выругавшись, снова ударил его прикладом по лицу, наотмашь. Омар разжал челюсти, тяжело откинулся на пол и больше не шевелился. Лишь только хрипел надсадно, и ещё живыми, полными жестокой муки глазами смотрел на своего кровного врага. И не было в них ни раскаяния, ни жалости к себе — одна лишь лютая ненависть и неистребимая животная жажда жизни.

Чамсурбек быстро вскинул винтовку и прицелился раненому прямо в лоб.

— Не убивай его, — произнёс немолодой уже горец, кряжистый, кривоногий, с глубоким сабельным шрамом через всю левую половину лица. — Этого шакала надо отвезти в район, и там судить как бандита и врага советской власти.

Палец Чамсурбека нервно заелозил по спуску.

— У меня отец умирает! — резко бросил он в ответ.

— Ты — коммунист. Ты не должен быть кровником.

— Он и Сагида убил! — выкатив глаза, вскричал Чамсурбек неистово. — Сагида! Ты что, не видел?!

Ему не ответили. Все стояли молча, не шевелясь, дыша прерывисто. Кривоногий со шрамом не возразил более ничего, потупился и отворотил лицо. И Омар затих, неотрывно глядя в глубокую пустоту направленного на него дула винтовки, где затаилась смерть. Его разбитые губы подрагивали, вздувая в уголках красные пузырьки, а глаза расширились и сделались неподвижными.

Чамсурбек выстрелил. Тело Омара резко дёрнулось. И замерло.

— Он же Сагида убил только что! Сагида убил!! — ревел Чамсурбек.

И в ярости, в отчаянии, в бешеной злобе на самого себя, понимая в глубине души, что совершил сейчас уже настоящее убийство, срывающейся рукой передёрнул затвор. И выпустил в уже мёртвого Омара ещё одну, последнюю в обойме пулю.

— Сагида убил!!!! — кричал он исступлённо и клацал пустым затвором, досылая несуществующий патрон в ствол.

А потом, словно очнувшись от липкого дурного сна, медленно опустил её, онемевшую, пустую. Разжал пальцы, и винтовка, упав, глухо ударилась об пол.

Тяжело дыша, облизывая языком пересохшие губы, он шагнул в сторону и, тряхнув головой, часто заморгал глазами, словно силясь понять, что же сейчас произошло, что он наделал.