Читать книгу "Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич"

– Товарищ Министр! – раздалось вдруг у него над ухом, когда он шагал по коридору отеля «Интерконтиненталь». – Товарищ Министр! – кричал вслед Министру Прша и размахивал руками.

– Что случилось?

– Катастрофа! Необходимо внести изменения в ваше выступление! Добавить в конце, что вы объявляете минуту молчания! Один из гостей, испанец, сегодня утром поскользнулся в бассейне, упал и умер…

– Господи! – сказал Министр. – А сколько лет ему было? – добавил он озабоченно, как будто речь шла не о несчастном случае, а о болезни.

5

Яна Здржазила внезапно охватила слабость. Он, голый, стоял посреди ванной комнаты и словно никак не мог вспомнить, почему он здесь оказался. Чувство слабости было настолько сильным, что Ян опустил крышку унитаза и сел на нее… Все шло наперекосяк! И в тот момент, когда он в беспомощном отчаянии тайком сунул рукопись в дорожную сумку, и в те минуты, когда Зденка на вокзале щебетала возле его вагона («Трусики не забудь, маленькие, бикини!»), и в тот миг, когда мощная волна страха залила его сердце, как бывало каждый раз при пересечении границы, и тогда, когда он испытал неожиданное, глупое чувство униженности от того, что швейцар в холле гостиницы безо всякой причины уставился на его дорожную сумку с надписью «Аэрофлот». А в своем номере, Распаковав вещи, он лицом к лицу столкнулся с реальным фактом, страшным, как удар под ложечку, – рукопись была здесь, с ним, и самым ужасным было то, что пути назад ему нет. Как же глупо все получилось, как невероятно глупо! Боже, Зденка! Он не понимал, не осознавал ничего до самых последних минут на вокзале. Когда они стояли там, он, облокотившись на окно, а она на перроне, он впервые понял, что на самом деле ее ненавидит. Он понял, что ненавидит ее с такой же силой, с какой все прошлые годы думал, что любит. Он содрогнулся при мысли, что в тот день она, возможно, знала, что делает, и что все шестнадцать лет их брака она целенаправленно искала в нем слабое место, вынюхивала, копалась, только для того, чтобы было за что его зацепить, подмечала его слабости и хранила их, как в кладовке под замком, а потом при необходимости коварно извлекала на свет. «Трусики. Не забудь, маленькие, бикини…» Она произнесла эти слова со своей обычной кокетливой двусмысленностью, которая вызвала в нем приступ гадливости. А ведь именно эта ее двусмысленность когда-то возбуждала его так же, как сейчас возбудила мужчину в соседнем окне, который, услышав ее слова, ухмыльнулся… Как неожиданно все вдруг лопается по швам и предстает в совершенно гротескном виде! И почему только так поздно, не вовремя?

Здесь в комнате, на столе, лежал его роман, похожий на дух, выпущенный из бутылки. Его искупление и его наказание. Ему почудилось, что он слышит собственный пульс, его опасные удары, и страх снова сжал Яну горло. Встать, нужно встать, это сейчас самое важное, сдвинуться с места, спуститься к людям, все как-нибудь утрясется…

Ян Здржазил продолжал неподвижно сидеть на крышке унитаза, уставившись на равнодушные плитки. Потом, все еще как в бреду, он медленно встал, шагнул в ванну и пустил сильную струю горячей воды. Вода горячая. Родина далеко. Плитки голубые. Ванна белая. Ян в ванне. Ванна в… Загребе… за-гребе, за-гербе, за-гробе…

6

Пипо Финк пружинящей походкой приближался к Хрустальному залу. Перед входом в зал толпился народ, слышался громкий гул голосов. Одни стояли, другие сидели, третьи прогуливались и переговаривались, останавливались возле стола, где можно было получить доклады участников встречи, программу, приемник с наушниками для синхронного перевода. Пипо заглянул в зал, обвел его взглядом. В глубине он увидел Пршу, который суетился, останавливал каких-то людей, размахивал руками, жестикулировал, энергично морщился, то есть вел себя именно так, как и должен вести себя человек, отвечающий за то, чтобы дело шло как надо. Кто-то один спокойно сидел в первом ряду, время от времени поднося к уху наушник, видимо проверяя, не началось ли заседание. Человек, который больше верит своим ушам, чем глазам, – подумал Пипо. Через зал скользящей походкой двигался официант, Прша остановил и его, сказал что-то, замахал руками, нахмурил брови. Лицо официанта осталось совершенно равнодушным. Они привыкли к тому, что каждую неделю здесь что-то происходит: конгресс социологов, симпозиум кардиологов, конференция политологов, заседание археологов, конкурс на лучшего спортсмена года, кулинарный смотр… Писатель, велосипедист, социолог – один черт. Во всяком случае, с точки зрения официанта.

В фойе Пипо отыскал себе укромное место под сенью раскидистого фикуса. Заняв позицию под фикусом, он принялся наблюдать. Возле одного столика сидели три старушки, маленькие, худые, с редкими седыми волосами и выцветшими от старости глазами. Они все время кивали головами, будто что-то клевали. Пипо показалось, что это курицы с черными блестящими перьями, породы «Трухелька» или «Немцова». Детские писательницы. Они регулярно несут добрые, сентиментальные книжечки – свои раскрашенные пасхальные яйца. Курочки, я люблю вас, послал им мысленное приветствие растроганный Пипо, и одна из них, как будто услышав эти слова, обернулась в его сторону и улыбнулась блаженной улыбкой неузнавания.

В сторону Пипо двигалась гора железных мускулов, выделялись выкаченная грудь и челюсти, сжатые так, что смотреть со стороны было страшно. Прямо на Пипо решительно и неотвратимо надвигался Иван Люштина, известный литературный критик. Пипо как за соломинку ухватился за лист фикуса. Подойдя совсем близко, критик через очки осветил взглядом Пипо и фикус, развернулся и величественно зашагал по тому же маршруту, который только что проложил в толпе своим внушительным телом. Бык, кабан, як? – спросил себя Пипо, поглаживая большим пальцем глянцевую поверхность листа. Дойдя до противоположной стены, критик снова развернулся и снова направился в сторону Пипо. Тот бессознательно шагнул в сторону, покинув конечную точку траектории критика.

Пипо как внутреннюю камеру направил свой взгляд на небольшую группу людей, которые с интересом слушали Мраза, известного прозаика. Прозаик был похож на моржа. Он отдувался во все стороны, вертел головой (Пипо отметил про себя затылок с грубой кожей, свисавшей тремя жирными складками), молотил по воздуху ластами, елозил толстым задом, фыркал и сопел. В один момент Пипо показалось, что он даже увидел облачко пара над моржовьей головой. Стратегически укрепившись в центре фойе и распространяя вокруг беззаботность и бодрость, прозаик-морж всем своим видом внушал окружающим уверенность, что здесь происходит не что иное, как празднование его дня рождения или что-нибудь в таком же роде. Опять подсунет иностранцам какую-нибудь свою книгу, чтобы те перевели, – злобно подумал Пипо.

Камера Пипо теперь была направлена в сторону трех поэтов, которые доверительно перешептывались в углу, заслоненные кокетливой пальмой. И почему это у наших поэтов всегда жирные волосы, сосульками свисающие на затылке и вдоль щек, нездоровая, серая и жирная кожа, и все они такие сутулые и неопрятные, и У всех маленькие темные глазки, прищуренный и пакостный взгляд, – подумал Пипо. Все-таки прозаики выглядят несколько свежее. Пипо показалось, что глаза поэтов по-мышиному поблескивают, и он решил поместить их в своем воображаемом альбоме «Мир животных» в раздел «Крысы и мыши». К поэтам присоединился четвертый, маленький поэт в аккуратном костюмчике и в галстуке. Пипо сфокусировал взгляд на его немного длинноватых рукавах, из которых высовывались маленькие толстенькие лапки. Что делает эта детская плюшевая игрушка среди настоящих зверей, – ожесточенно подумал Пипо и решительно вычеркнул новенького из рядов писателей, зверей и людей.