Читать книгу "Сто лет в России - Саша Кругосветов"

Оставил двух девчонок. Оставил потомкам осколки своих генов. Задумчивую склонность к тихому размышлению. Душевную тонкость. И необыкновенно красивые, восточные, немного раскосые глаза. Что по цепочке поколений добрались шаг за шагом до моего младшенького.

Девчонки симпатичные у Дуси с Николаем получились. Обе крепкие, приземистые, сложением в мамашку пошли. Старшая, Тамара, – ну просто татарка, лицо широкое, глаза маленькие, раскосые. Смешливая, шустрая, заводная. Старшая верховодила. Младшая Вера, тоже черноволосая, не просто черноволосая – иссиня черные волосы. Видно по всему – больше в отца пошла. Кожа светлая. Глаза большие, карие, черты лица нежные – чисто красавица заморская с итальянского экрана. Задумчивая, застенчивая с виду. Книжки, как и отец, любит. Но характер у обеих девчонок – кремень. В маму Дусю пошли. Конкретные девочки. Решительные. Своего не упустят. Но это потом проявится. Когда подрастут девчонки. Когда зубки прорежутся.

А пока они просто две девочки, два подростка. Которые остались на руках у матери. Как выжить, как прокормить? Жили на Петроградской. Девчонки бегали в кинотеатр «Молния». Смотрят кино девочки, вдруг свет отключился – нет кино. Приходите завтра. Прибегают завтра – нет света, на следующий день – опять нет света. Когда кино будет? Что вы приходите, девочки? В вашем доме, где вы живете, есть свет? Нет свету. Вот и у нас нет – глупенькие какие. Война. Света в Ленинграде не будет больше до начала зимы 1942 года.

Дуся работала на тарном складе. То грузчиком. То кладовщиком. Получала карточки на себя и двух девчонок. Первый год блокады был очень трудным. На второй год ее предприятие организовало огородническую артель. Выделили им землю в Кузьмолове. Огородники выезжали туда на лето. Дуся – деревенская, работала раньше на земле, ее поставили во главе артели. Выращивали овощи, зелень, тыкву, кабачки, подсолнухи, турнепс. В свободное время бегали в лес. Собирали грибы, ягоды. Делали запасы на зиму. Девчонок Дуся пристроила в детские лагеря. Тамару – в Озерки, Веру – в Колтуши. Июнь, июль – прополка полей. Какая там была прополка – не знаю. Но детям в лагерях можно было сносно прожить. Кое-какая еда перепадала. А еще и мама Дуся приезжала и приносила что-нибудь с огорода или из лесу. Зимой девочки в школу ходили. В школе тоже кормили по талонам, давали завтрак и обед. О детях старались позаботиться. В обед – и первое, и второе. Иногда и компот был. Да что это за еда? Баланда.

Зимой было очень тяжело. В домах мороз. Отопление разрушено, все в глыбах льда. Топили буржуйками. У мамы на тарном складе – теплая каптерка. Тара. Всегда есть чем топить. Там и отогревались. Там и ночевать часто оставались. Питания не хватало. На всю жизнь у обеих девочек остался страх, что еды не хватит. И привычка: побольше купить, побольше впихнуть еды детям и внукам. Девчонки отощали. Мама Дуся кровь сдавала, получала дополнительное питание. А многие не выдерживали. В первую очередь умирали мужчины – им требовалось больше еды. У соседей скончались от голода мальчик четырнадцати лет и его отец. Девочки видели, что два трупа долго не убирали. Родственники держали дома умерших до конца месяца, чтобы сохранить, не сдавать карточки. Потом отвезли на саночках тела близких к Народному дому. Оттуда уже городские службы развозили их по кладбищам.

Так и прожили сестрички. Зимой – в школу, летом – в лагеря. А как кончилась война – в техникумы пошли. Тамара училась на кинотехника, очень хотелось ей, вертлявой, быть поближе к кино. Выгнали ее скоро, там соображать надо было, а у Тамары с этим неважно. Вера в пищевой пошла. Поближе, так сказать, к пропитанию. Жили вроде неплохо. Но все трое поорать горазды были. То Тамара с матерью ополчались против младшей, то Вера с Дусей – против Тамары. Все трое – зубастые и немного хамоватые. Мама Дуся наполучала кучу наград и благодарностей. Это не спасло ее от неприятностей. В сорок седьмом перешла она на работу в булочную. Злобная кривозубая заведующая подкармливала молодого любовника. У трех продавщиц нашли недостачу. У Дуси – шестьсот граммов. Тюрьма. Потом условно-досрочное. Но десять месяцев отсидела. Не любила Дуся рассказывать об этом. И о блокаде – тоже не любила. Можно понять ее – очень тяжелые воспоминания.

Няня

Послевоенная жизнь налаживается. Отец получает неплохую работу. Он пока еще довольно влиятельный человек. У матери среднее техническое образование. Она работает в институте «Гипроникель». Проектирует обогатительное оборудование норильского «Никеля». Институт располагался тогда в доме Василия Энгельгардта, рядом с Малым залом филармонии. Мать любит ходить пешком на работу. Какой чудесный маршрут: от Литейного, мимо цирка, мимо Михайловского дворца, по Невскому проспекту к барочному дому Энгельгардта.

Первое лето после войны. Все вместе, отец, мать и я, живем на даче. Снимаем, конечно. Деревянный домик на берегу Разлива с маленьким деревянным причалом. Утром выбегаю к воде. Отец давно ловит рыбу. На удочку и червячка. В ведре с водой полно подлещиков и окушков. Вечером отец с дядьями и местными мужиками проходят бреднем по озеру. Улов на славу. Послевоенный Разлив богат рыбой. Родители покупают у рыбаков угрей. Скользкие рыбины расползаются из таза по всему участку. Вот они, первые ощущения счастливого детства.

Конечно, не все было просто. У матери что-то не получалось по работе. Иногда и плакала из-за строгого руководства. Меня стали отводить в детский сад. Он располагался в очень красивом здании на Литейном с прекрасно озелененным двором. Мать приносила несимпатичной воспитательнице махорку. Если задерживала махорку, меня наказывали. С воспитательницей отношения, видимо, складывались не очень. Запомнился мой «проступок». Дети играли в прятки. И я «спрятался» под коротенькой юбкой девочки. Никак не мог понять, почему так рассердилась воспитательница. Я был поставлен в угол на весь день, без права выхода в туалет. Описался. А вечером мать, зайдя после работы, чтобы забрать меня домой, каким-то образом расхлебывала эту историю. Не помню, чтобы мать меня ругала за «юбочку». Но разве все это было хоть сколько-нибудь серьезно в сравнении с отгремевшей войной и надвигающимися пятидесятыми?

Родители неплохо зарабатывали. Решили взять домработницу. Чтобы продукты приносила, готовила и за мной следила. Тогда это было принято. Парадоксы тех времен. Семья с ребенком и домработницей в одной комнате. В коммунальной квартире. Я, совсем еще маленький, залезаю летом на широкий подоконник открытого на Литейный окна. Выглядываю с четвертого этажа на улицу. Домработница – смешная толстая деревенская деваха – придерживает меня: «Александр Яковлевич, сойдите с окна, пожалуйста. Упадете, мамочка ругаться будет».

Потом была еще одна перезревшая грудастая девица. Люда, Людмила. До нас она работала у кинорежиссера Шапиро. Жила тогда у него на углу Невского и Владимирского. Отец вспомнил, что был знаком с будущим режиссером «Ленфильма», когда занимался художественной самодеятельностью. Барышня с восторгом рассказывала, как к режиссеру приходили артисты. Особенно ей нравился Вицин – «такой смешной, такой смешной, что ни скажет, все в-покатку лежат». Приметливой была наша простушка. Вицин стал известен много позже, с появлением фильма «Пес Барбос и необычный кросс». Интересовало же ее, нашу Люду, в основном только одно – выйти наконец замуж. Мальчик, за которым следовало следить, то есть я, явно не нравился ей. Раздражало все, что бы я ни сделал, и проделки, и неловкость домашнего ребенка. Да и работа у нас ей тоже была не по душе. Продержалась она, как и предыдущие, недолго. Мать отличалась редким умением сохранять со всеми хорошие отношения. С Людой, я слышал, она тоже поддерживала как-то связь. Пока через несколько лет та не отправилась поднимать целину в Казахстан. Наверное, в надежде устроить свою личную жизнь. Дальше – неотчетливо. Вначале что-то сложилось, потом – не очень. Вернувшись с целины, появлялась разок у нас на Литейном.