Читать книгу "Игра королей - Дороти Даннет"

Последовало молчание; хитрые, живые глаза смотрели в сверкающие серые. Вдруг Кристиан воскликнула:

— Ричард! Я чувствую запах дыма.

Он сразу же бросился прямо по черепицам к краю зубчатой стены. Бокклю, разинув рот, глазел то на девушку, то на удалявшуюся фигуру Ричарда. Кристиан быстро заговорила:

— Ричард пришел наверх, потому что ему показалось, будто он видит дым в направлении Калтера.

Через минуту Бокклю был рядом с Ричардом у самой высокой бойницы.

Августовское солнце последними предвечерними лучами обжигало их, отражаясь от крыш и башен, раскрашенных под мрамор шпилей и оштукатуренных стен вишневого цвета. На восток лежали крыши баронского городка Биггара у подножия Бизбери-Хилл и дорога на Эдинбург. На юге, насколько хватало глаз, виднелись холмы — предгорье английской границы. На север и северо-запад шли дороги на Эйршир и Стерлинг, огибающие гору Тинто.

На западе от самых стен замка начиналось болото, мутно-зеленое, поблескивающее между холмами, — через три мили оно давало начало речушке Калтер, на которой стояли замок и деревня Мидкалтер.

Какое-то время ничего не было видно, и Бокклю насмешливо сказал:

— Подумаешь, дым. Не волнуйтесь. У меня трубы черным-черно дымили где-то с месяц, пока моя первая жена да повар не освоились с печами.

Ветерок, ласкавший им лица, сменил направление. Огромный столб дыма, черный, как ночь, поднялся с запада и завис, колыхаясь, на горизонте.

С невероятной скоростью лорд Калтер бросился к лестнице, а за ним и Бокклю, который вопил во весь голос, связывая алебардщиков и лучников. Оставшись одна, Кристиан Стюарт сама нашла дорогу к лестнице и спустилась вниз, а в ее невидящих глазах отражалась какая-то внутренняя борьба.

Когда открылась дверь, женщины в большой зале Мидкалтера не удивились. Они ждали, что вот-вот принесут еду, и леди Бокклю, которая по случаю беременности без конца хотела есть, заняла стратегическую позицию у окна, где уже были расставлены блюда с холодными закусками. Сибилла, стоя у камина, как раз добралась До середины длинной и подробной истории, которая вызывала у слушательниц веселый смех. Когда дверь распахнулась, она с удовлетворением заметила:

— Ну вот, теперь мы сможем подкрепиться. Дженет будет довольна. — Ее синие глаза просияли улыбкой при виде невестки, потом улыбка исчезла, и взгляд, устремленный на дверь, застыл.

Яркая и изысканная, гибкой кошачьей походкой в дверь вошла Драма. Прислонившись к двери, Лаймонд запер ее и, не глядя, вытащил ключ свободной рукой. В другой руке он держал обнаженный меч, и опущенное острие почти касалось стеблей лаванды, которыми был устлан пол. Мариотта стояла рядом с ним совершенно неподвижно.

С самой первой секунды с лица вдовствующей леди исчезло всякое выражение — только ее седые волосы искрились, как кристаллики соли. Заметив неподвижность хозяйки, расслышав скрежет ключа в замке, уловив наконец блеск меча, гостьи одна за другой стали поворачивать головы. Поднялся ропот, но быстро стих. В наступившей тишине, как крокус на снегу, распустилась мелодия какой-то зазевавшейся флейты, упорно тянувшей свою партию на галерее для музыкантов. Потом и этот звук оборвался.

Пришелец, опершись спиной о дверь, заговорил, лениво растягивая слова:

— Добрый вечер, леди. Джентльмены, которые сейчас войдут сюда, вооружены до зубов. Я Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда, и мне нужны ваши жизни или ваши драгоценности — я предпочел бы последнее, но при необходимости возьму и то и другое.

Шепот изумления сменили первые испуганные возгласы, потом поднялась целая буря громких оскорблений и наконец раздался общий неистовый вопль — на него отозвались струны арф на высокой галерее. Одна из дам, потеряв голову, вцепилась в рукав миниатюрной властной хозяйки.

— Сибилла, это же Лаймонд! — выкрикнула она и тут же отпрянула, взглянув на каменное лицо вдовствующей леди.

Комната заполнилась вооруженными людьми. Одни энергично принялись отбирать у женщин деньги и драгоценности, другие обыскивали залу, хватая все ценное; оружие они держали наготове и со злобными, плотоядными взглядами пытались спровоцировать сопротивление. Сопротивления не было.

Безмятежный взгляд Лаймонда скользил по комнате, останавливаясь наудачу то на одной фигуре, то на другой. Но инстинкт давно уже подсказал Мариотте: есть нечто, о чем он помнит все время. Нащупав слабое место, она заговорила:

— Почему вы не смотрите на нее? Вашей драме нужен диалог.

Он обратил к Мариотте отуманенный взор.

— Тополек мой в льняных одеждах, майское деревце в самоцветах — я остановился на пантомиме.

— Стыдно. Вы жестоко обманули мои ожидания.

— Пантомима не всегда предполагает комедию, дорогая. Отнюдь.

В ответ зазвучал голос того же тембра:

— Значит, фарс, — спокойно произнесла вдовствующая леди. — Моего сына не сложно разгадать, Мариотта, хотя его фантазии и могут ввести в заблуждение. Он боится…

— Это я-то боюсь? — Синие глаза, безжизненные, лишенные какого-либо чувства, глянули наконец в другие того же цвета глаза. — Боюсь чего? Отлученный от церкви и объявленный вне закона — какой еще повод для страха могу я найти умом или сердцем? Oime el cor, oime la testa…[3]Поверьте: после пяти лет злодейств во мне не больше утонченности, чем в кислой капусте.

— …боится, что я могу проткнуть мыльный пузырь этого аттического блеска. То, что мы видим, — всего лишь спектакль, не правда ли, Фрэнсис?

— Вы так думаете? — насмешливо отозвался он. — Боюсь, что, когда занавес опустится, вы не получите назад свои бриллианты. И пожалуйста, зовите меня Лаймонд; выбирайте любую сторону новой медали. Я стал предусмотрителен и сдержан. — Его улыбающиеся глаза, устремленные на мать, были пусты. — De los alamos vengo, madre[4]. В борделях и темных закоулках Европы обрел я вкус к лицедейству… О да, и к убийству, и к предательству, и к преступлениям всякого рода — сами слышали: неисчислимым и соблазнительно сладострастным. Разве не наслаждались вы эти пять лет великолепными сплетнями? Разве не ждете вы все с нетерпением, что я вот-вот за волосы поволоку свою невестку в постель? Черт возьми, если подумать, то я — подлинный благодетель общества.

— Ты болтливая обезьяна! — Леди Бокклю вступила в игру, кипя от возмущения, жалея Сибиллу и от всей души ненавидя чернобородого негодяя, который только что отобрал у нее изумруды. — Что плохого сделал тебе Ричард, кроме того, что родился первым?

В синих глазах появилась задумчивость.

— Это он плохо рассчитал, — согласился Лаймонд. — Но последнее слово еще не сказано.