Читать книгу "Люди меча - Александр Прозоров"

Он с достоинством осушил кубок до дна, неторопливо съел пряженец с грибами и капустой, после чего продолжил:

— Как знакомцы и купцы сказывают, Рижское, Курляндское, Эзельское и Дерптское епископства все вместе способны выставить до четырех тысяч воинов. А коли стены всех замков и заставы оголят — то все шесть. Орден Ливонский, хоть и слаб стал, но шесть-семь тысяч тоже выставить сможет. А коли всех способных меч поднять соберет — то и десять. То есть, против нас в Ливонии до тринадцати тысяч ратников окажется самое большее, а в реальности, на поле против наших трех тысяч до девяти тысяч ливонцев может выйти.

— Понятно, — согласно кивнул Росин, мысленно похвалив себя за правильность расчетов. Девять тысяч врагов — это конечно, не пятьдесят, восемьдесят, а то и сто двадцать тысяч всадников, каковые силы обычно выставляли уже покоренные или не совсем ханства, но и за их уничтожение тоже кровушку придется проливать, чего царь делать без крайней нужды не хотел.

— Девять против к трем, — вздохнул опричник, — оно, конечно, одолеть можно. Но тяжело это больно, Константин Алексеевич. Да к тому же…

— Да к тому же можно и не одолеть, — закончил за него хозяин. — Это понятно. Немцы да жмудины, это не татары, их не то что один к трем, один к одному не всегда одолеть можно.

— Ну, один на один мы их завсегда разгоним, — обиделся гость. — Но вот когда их больше втрое получается, Константин Алексеевич, думать что-то потребно. Хорошо подумать.

Росин пожал плечами, пытаясь придумать хоть какой-нибудь совет. Получалось, что затеявшим маленькую войну следовало либо просить помощи у царя, либо попытаться растрясти мошну митрополита и псковских купцов, желающих прибыток свой от этой войны получить, да попытаться нанять еще охотников обогатиться на кровавой работе. Казаков, например, донских. Они как раз только разбоем и живут. Помнится, по законам Донского войска аж смертная казнь за мирное хлебопашество полагалась. Хотя, все это бояре и сами наверняка знают. А ничего оригинального в голову не шло, и потому хозяин просто еще раз наполнил кубки, убрав опустевшую бутыль под стол.

— Не желаешь ли ты сам, Константин Алексеевич, — поинтересовался боярин Толбузин, принимая серебряный бокал, — не желаешь ли ты участия в деле нашем принять?

— Мне-то какая корысть? — невольно вырвалось у Росина от неожиданного предложения.

— Нет тебе в этом деле корысти, Константин Алексеевич, — согласился опричник, откидываясь на спинку креста и грея кубок в больших ладонях. — Но разве мы корысти одной живем? Земли наши исконные под пятой немецкой томятся, схизматики проклятые имя Господа нашего на ней поносят. Так неужели ты, боярин русский, сил не захочешь приложить, чтобы в лоно исконное ее вернуть? Не корысти ради, а ради нашей Руси святой?

Вот и прозвучали те самые слова, которые должны прикрывать, как дымовая завеса, шкурные интересы кучки бояр. Однако не презрение они вызвали в душе Кости Росина, а словно тронули туго натянутую струну, звучание которой и отличало всегда истинно русского человека от Иванов, родства не помнящих. Конечно, корысть толкала Адашевых, Шуйских и Толбузиных на присоединение Лифляндии к остальной Руси, но разве не она же погнала в Сибирь казаков Ермака и купцов Строгановых? Однако, взяв свое, земли эти они навеки к государству российскому прибили. Разве не корысть заставила Гришку Потемкина Крым под руку русскую взять и твердо в нем укрепиться? Однако по сей день поставленные им Севастополь, Николаев и Херсон символом русской славы остаются, и флот Черноморский по сей день южные моря бороздит. И не смог Росин рассмеяться в глаза царскому опричнику, а только зубами скрипнул:

— Толку с меня? Три тысячи, плюс один. Хотя, с холопами, может и полсотни приведу.

— Не в полусотне твой дело, Константин Алексеевич, — качнувшись вперед, перегнулся через стол Андрей Толбузин и понизил голос. — А сказывал Семен Прокофьевич, что во время набега на епископство Дерптское вы там сотоварищей своих повстречали, кои один из замков ордынских захватили и успешно его в руках держат, несмотря на вражду соседскую.

— Есть такое дело…

Костя с удовольствием вспомнил улыбчивого Витю Кузнецова. На играх и фестивалях он особо не выделялся, но здесь, когда весь фестиваль на Неве полным составом гикнулся в шестнадцатый век, ситуация изменилась. Поначалу клуб «Ливонский крест» прибился к «Шатунам», но после захвата Кронштадта они решили идти в Ливонию, к тем, кого считали своими. Увы, понимания у крестоносцев они не встретили. Больше того — их едва не продали в рабство, но тут душа бывшего старшины взыграла, он схватился за меч и… И вот уже третий год ребята успешно держат в своих руках Сапиместскую фогтию, и не просто держат, а ухитряются постоянно устраивать свары с соседями, то стрясая с них откуп, то оттяпывая кусочки чужих земель. Прежний их Великий Магистр, так преклонявшийся перед рыцарями, куда-то свалил, решив мужественно сдаться «цивилизованным» немцам, зато Витя оказался здесь куда как на своем месте, постоянно готовый влезть в драку по поводу и без оного, задирающий всех известных ему дворян и мечтающий добиться для себя настоящей королевской короны, пока Европа пребывает в дикости и раздрае. В общем, настоящий рыцарь, печать ставить некуда. Что касается прочих «крестоносцев» — то после первых успехов Кузнецова они доверились ему безоговорочно, и пока еще новый предводитель своих ребят не подводил.

— А еще сказывал Семен Прокофьевич, — гость перешел на шепот, — что к Руси у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и даже государю нашему на верность желали присягнуть…

— Да наши ребята, наши, — кивнул Росин. — Не предадут.

Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого напитка. В тереме повисла тишина — стали слышны даже далекое мычание с невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и поинтересовался:

— Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?

— Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? — повернул голову к хозяину опричник.

— Уверен ли? — Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в далеком двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах? Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести — а кто от денег откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал. Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя… Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все. То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А значит — Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул головой: — Уверен!