Читать книгу "Люди меча - Александр Прозоров"

— Никак железные тюфяки, Константин Алексеевич?

— Они самые, — довольно ухмыльнулся Росин.

— Кто же сделал тебе диковинку такую, боярин? — опричник сунул руку в ствол, прикинул пальцами толщину стенок, выпрямился, вытерев пальцы о штаны. — Не разорвет?

— Нет, не разорвет, — покачал головой хозяин. — Мы их не из полос сваривали, а длинный железный лист на оправку намотали, постоянно проковывая. Потом торец так же обковали, да еще обварили сверху. Думаю, заряд втрое больше обычной пищали выдержит.

— И не боишься мне тайну сию открывать, Константин Алексеевич? — поднял на него глаза опричник.

— Нет, не боюсь, боярин. Больно мороки много. Сперва слиток в ровный длинный лист расковать, потом намотать его, горячий, проковывая. Тут и молотом обычным не обойтись, мы его речным, трехпудовым били. И времени, и железа хорошего много потребно. Проще три бронзовых ствола отлить, нежели один такой смастерить. И дешевле получится, дальность стрельбы почти та же. Я четыре штуки на пробу смастерил, да и бросил. Да и какой прок тебе от этой тайны, боярин? Твое дело советы толковые царю подавать, да саблей в поле махать. Ремесло железное тебе ни к чему. Ты садись, отдохни с дороги.

Боярский сын подошел к столу, недоверчиво посмотрел на низкие — едва не вдвое ниже обычных лавок — кресла, в тому же с непривычно длинным сидением, однако сел, положил руки на подлокотники, откинулся на спину. Усмехнулся:

— Зело странен ты, Константин Алексеевич. По виду смотришь: в рясе ходит, шуб и перстней, шапок богатых не носит, на охоту не выезжает, от девок ладных нос воротит, саней себе не закладывает. Прямо аскет библейский, столпник али отшельник пустынный. А как в гости заглянешь… И мясо у тебя хитрым образом изжарено, и забавы ты устраиваешь речные да водные, и кресла у тебя срамные, не то сидишь, не то в постель укладываешься.

— Вот как? — поднял брови Росин. — Внимательно, видать, за жизнью моей вы приглядываете.

— А как не приглядывать, коли явился иноземец незнамо откуда, крамолу супротив государя сразу раскрыл, прибытки казне, едва не на треть доход увеличившие, указал, да еще и награды никакой за совет да муки не спросил? Странен ты, Константин Алексеевич. Таких людишек забыть трудно, да без пригляда оставлять грешно.

— И что докладывают про меня соглядатаи? — заинтересовался хозяин.

— Перво-наперво, что никаких сношений с иноземцами ты не имеешь, особливо с литовскими и польскими смутьянами. И что даже купцы тамошние к тебе за товаром не наезжают. Что на мануфактурах своих ты оружие доброе куешь, и вполцены его Посольскому приказу и купцам русским продаешь, а торговым гостям датским и шведским в сем отказываешь, однако прочий скобяной товар даешь невозбранно. Что две школы при приходах церковных Тульском и Лаптевском открыл, и деньги на их содержание даешь исправно. Что даров никаких монастырям и церквям не даешь, однако колокола и кресты льешь им за полцены, и бумагу для типографий епископских продаешь задешево, а для московских — по цене аглицкой. Что в церковь ходишь только по праздникам, перед едой не молишься и постов не блюдешь, ни за столом, ни в постели…

— Ни хрена себе! — подпрыгнул на своем месте Росин. — Вы что, и в постель заглядывали?

— Государь над известием сим долго смеялся, — пригладил бороду опричник, — после чего сказывал, что блуд с женой таинством церковным освящен, а посему есть лишь непомерное усердие в супружеском долге. А весть про школы церковные его изрядно озаботила, после чего государь думскому боярину, князю Вольскому, Григорий Лукьяновичу, приказал школы сии за счет казны повсеместно открывать, ибо народ ему сладостно видеть просвещенным, а людям вольным и разумным для пользы государства путь к должностям воинским и подьяческим открыт быть должен.

— Исповедник! — сообразил Росин. — Наверняка он настучал. Ну, попы! Во все века они одинаковы…

В этот момент появились трое мальчишек лет по двенадцать с подносами, споро выставили на стол блюда с грушами и яблоками, резную доску с пряженцами, серебряные кубки и две пузатые бутылки из прозрачного стекла, за которым розовело полупрозрачное вино. Гость моментально забыл о разговоре, любуясь редкостным сосудом:

— Немецкое?

— Стекло? — уточнил Росин. — Стекло мое. А вино — рейнское.

Он выдернул притертую пробку, наполнил кубки, приглашающе приподнял свой:

— За встречу?

Они выпили, после чего боярский сын потянулся к пирогам, а хозяин закусил краснобоким яблоком:

— Так что, боярин Андрей, много охотников нашлось Ливонские земли воевать?

— Да нашелся кое-то, — кивнул гость. — Шуйский Петр Иванович пожелал волостников своих привести, и охотников из вольных смердов; дьяк Адашев Алексей с земель своих боярских детей привести пожелал; Зализа Семен Прокофьевич среди бояр Северной Пустоши кое-кого привести обещал; со Пскова отписали, что и среди них охотники схизматиков покарать найдутся; духовник царский Сильвестр самолично приехать и благословить на дело праведное также обещался.

— Ага, — кивнул Росин, наливая еще по одному кубку. Уже сейчас, услышав названные гостем фамилии, он мог составить примерный расклад того, как окажется поделена Прибалтика после ее покорения, кто и что получит в результате предстоящей войны.

С Зализой все ясно — опричник и порубежник северных земель, честно выслуживший себе там неплохое поместье рассчитывает по-соседски прирезать себе еще кое-что за счет Дерптского епископства, благо новые поместья окажутся недалеко, а коли не получится — так хоть добычу кое-какую домой привезет, и за рубежи ливонские беспокоиться перестанет. Немцам после начала настоящей войны станет не до разбойничьих наскоков.

Дьяк Адашев, чье имя даже в двадцатом веке будет известно любому школьнику, явно рассчитывает наложить лапу на большинство орденских и епископских земель. Потому как к царю близок, и коли самолично целовальные грамоты на верность Ивану Васильевичу привезет, тут же и добытое на саблю выпросить сможет.

Сильвестру, по той же причине, наверняка уже снится сан епископа всей Лифляндии.

Псковичи, естественно, пеклись о коммерческом интересе.

Петр Иванович Шуйский принадлежал к нелюбимому царем боярскому роду и собирался воспользоваться шансом, чтобы проявить себя перед государем и выслужиться из немилости.

Оставалось непонятным только то, почему московский боярин приехал с этой историей именно к нему.

— Мы так думаем, — отпил кислого, хорошо утоляющего жажду вина Андрей Толбузин, — никак не менее трех тысяч ратников соберем.

— Хорошая цифра, — согласился Росин. — Три года назад мы ливонцев семью сотнями кованой рати встретили, и вырезали, почитай, до последнего.

— То не Ливония на вас шла, — покачал головой опричник, — а дерптский епископ и сын Готарда Кетлера сотоварищи. И шли не воевать, а в набег короткий. Что встретили и положили их на лужском льду, за то честь вам, хвала и слава. А вот для серьезной войны семи сотен бояр мало.