Читать книгу "Метро 2033. Корни небес - Туллио Аволедо"

Я не очень хорошо знал Старый Ватикан до его разрушения. Я видел его снаружи, как и всякий турист. Я представляю себе его полным жизни, деятельным ульем. Один писатель сказал однажды, что собор Святого Петра не вызывает у него никакого чувства одухотворенности. Что он кажется ему штаб-квартирой совета администрации межнациональной корпорации. Интересно, увидь он Новый Ватикан, понравились бы ему изменения? Теперь, когда вся роскошь, все золото и драгоценные фрески превратились в дым и пепел, теперь, когда Церковь очистилась в атомном огне, мы стали более достойны уважения?

Я никогда не жалею о прошедшем. И никто из нас не жалеет. По крайней мере, открыто. Мы должны смотреть вперед, только вперед. Прошлое — это мавзолей, набитый призраками.

Но внутри, в тайниках наших сердец, мы храним воспоминания о прошедших временах, бережно, как скупец хранит свои богатства.

Мы с Альбани проходим комнаты, приспособленные под склады, превращенные в столовые, в оружейные, в читальни. Спальни и изолятор находятся в другом месте, под защитой дверей и занавесей. Когда мы проходим, почти никто не встает. Только один старик изображает что-то вроде поклона. Большинство смотрит на нас с подозрением или даже с открытой неприязнью. Отсутствие Папы не идет Церкви на пользу. Многие полагают — и не скрывают этого — что кардинал-камерленго присвоил не полагающиеся ему полномочия. С течением лет его авторитет постепенно растаял, и в то же время выросло значение Городского Совета, светского органа власти, от которого зависит содержание Церкви и на который Альбани уже не имеет того влияния, какое имел когда-то. Политика всегда была страстью итальянцев, остается ею и сейчас. Эта традиция так же стара, как и мафия. Да и само руководство Совета, находящегося в руках «исторических» семей, основавших это убежище, определенно напоминает мафию. Хоть и смешно говорить об «истории», когда ей всего двадцать лет от роду…

Политика, секс, власть… Все те вещи, от которых я отказался.

Вокруг огня в общей зале часто слышны обсуждения этих перераспределений власти и стоящих за ними интриг. Поначалу шепотом, теперь открыто и без обиняков. Это самый явный признак ослабления Альбани. Единственная причина, по которой три семьи, составляющие Совет, еще имеют с ним дело, — это то, что они и сами переживают не лучшие времена. Им нужно обеспечить переход власти от умершего полгода назад абсолютного диктатора Алессандро Мори к его сыну Патрицио, который в кровавой борьбе одержал победу над своими братьями Оттавиано и Марио. Власть Патрицио Мори еще должна укрепиться. Естественно, что кардинал-камерленго хочет этим воспользоваться. О таком раньше говорили «темные делишки». Как это справедливо в царящей теперь темноте…

Я смотрю на неуклюжее с виду тело кардинала, а испытываю восхищение, даже гордость стариком. Казалось бы, это последний человек, который мог бы пережить такую чудовищную трагедию… А он не только пережил ее, но и сумел взять власть в свои руки, реорганизовать то немногое, что осталось от Церкви. Его величие никак не проявляется в его наружности. Но этот нелепый с виду человек достоин войти в историю — а история редко помнит, как выглядели люди.

Мы идем очень долго, пересекая переполненные людьми помещения, в которых множество забывших, что такое мыло, людей наполняют воздух тошнотворной вонью, вместе с вездесущим зловонием земли и грибка уничтожающей всякую возможность дышать.

Покашливания, болтовня вполголоса. Здесь, внизу, в этих узких пространствах, больше похожих на каюты, чем на квартиры, приучаешься говорить тихо и двигаться медленно.

Больше всего мне не хватает музыки. До Великой Скорби музыка в Риме была как бесконечное течение, в котором, идя по улицам, ты двигался в ритме города: музыка доносилась из баров, из окон автомобилей, слышалась в голосах женщин, развешивавших белье на протянутых над переулками веревках. Музыка была повсюду. Казалось, что ты дышишь ею. Здесь, внизу, царит молчание. Здесь не услышишь поющего человека или играющего музыкального инструмента, — словно музыка под запретом. Словно мы до сих пор в трауре.

Но все же и здесь есть кое-какие удовольствия.

То тут, то там, в каком-нибудь темном углу, два человека — почти всегда мужчина и женщина — жмутся друг к другу. Недвусмысленные стоны, возня. Альбани и бровью не ведет.

— Знаете, от какого слова происходит итальянское «fomicare» — «прелюбодействовать»? — шепчет он.

— Нет, ваше высокопреосвященство.

Мы проходим мимо двух сплетенных на полу тел, скрывающихся за драным шерстяным мешком.

— Значит, вы будете удивлены.

Я думаю, не говорит ли он только для того, чтоб отвлечься от окружающего нас, от бесконечного и радостного нарушения шестой заповеди.

Альбани улыбается. В желтоватом свете электрической лампочки у его лица нездоровый цвет, как у живого мертвеца.

— Когда я был маленьким и даже не подозревал, что приму сан, я услышал, как священник говорит с амвона: «non fomicare» — «не прелюбодействуй», и мне пришло в голову, что это как-то связано с муравьями…[8]Позже священнослужитель объяснил мне, что «прелюбодействовать» — значит совершать нечистые дела.

— По-английски все гораздо скучнее. Шестая заповедь звучит как «Thou shalt not commit adultery» — «не совершай адюльтер». То есть не изменяй в браке.

— Именно. Но все не так просто. Необходимо учитывать исторический и культурный контекст, в котором оформились заповеди. На древнееврейском «nef» — это не только супружеская измена. Церковь отдала предпочтение этому толкованию из-за роста количества адюльтеров в моногамном браке. Но в полигамном обществе, в котором были написаны Десять Заповедей, слово «naʼaf» означало не только адюльтер, но и любую нечестность человека по отношению к себе или другим. Таким образом, «nef» — это неверный, мошенник, обманщик, развратник, распутник — в том числе во всем, что касается секса, но не только.

Альбани останавливается. Дозорные — мужчина и женщина — приветствуют нас прикосновением кончиков дубинок к козырькам фуражек. Почтительный жест, в то же время таковым не являющийся.

Кардинал вздыхает:

— Я говорил вам о происхождении итальянского «fomicare» — «прелюбодействовать». Оно восходит к латинскому «fornix», что значит «арка» как архитектурный элемент. Проститутки занимались своим ремеслом под арками портиков, от этого и происходит глагол.

— Значит, не от муравьев.

— Нет. Любопытно, правда?

Мы пересекаем более освещенную зону. В переполненной комнате стоят торговые прилавки с выложенными товарами: предметы одежды, довоенные вещи. Товар разложен и в погребальных нишах, где некогда находились тела первых христиан. Одна из ниш во всю длину занята старыми комиксами и порнографическими журналами. Кардинал идет быстрыми шагами, не глядя по сторонам. Его дородная фигура явно не вызывает ни страха, ни почтения. На нем такая же спецовка, как и на всех нас. Единственным знаком отличия служит пурпурно-красная шапочка. Ну и обременяющий его жир. Все мы здесь более худые и в среднем более здоровые, чем люди до Великой Скорби. Основные причины смерти теперь не холестерин и не курение. И уж тем более — не автомобильные аварии. И все же смертность сейчас выше, чем раньше. Однажды мой друг-профессор сказал мне, что в наше время основной причиной смерти является чрезмерная расслабленность. Нельзя позволять себе этого. Особенно — будучи окруженным всевозможными опасностями. Каждая из которых потенциально смертельна.