Читать книгу "Честь виконта - Жаклин Санд"

Сезар, конечно, посмеялся над подобными предположениями, однако сразу было ясно, что они не имеют под собою оснований и сочинены для красного словца. А потому он внимательно изучил все, что писали о нынешних пожарах, и пришел к выводу: если уж заинтересовался этим делом, нужно идти до конца.

Имя журналиста было ему знакомо. В предыдущие годы пресса часто обращала внимание на приключения виконта де Моро, невероятно перевирая факты, даже если они были получены от самого виконта. С журналистами Сезар общался неохотно, зная, что публика это ненадежная и точно так же, как они покупают тебя сегодня, завтра они же тебя и продадут. Печатное слово могло в один день превозносить человека до небес, а на другой – смешивать с грязью. За эту особенность виконт не любил некоторых авторов, однако попадались и те, кто придерживался твердых принципов, хотя и приукрашивали иногда безбожно. Таковым был и знакомый ему автор статей в «Ла Пресс», Ксавье Трюшон.

Глава 3

Размышления воскресным вечером

В то время как виконт де Моро изучал заметки в прессе касаемо деяний Парижского Поджигателя, который, вполне возможно, таковым не являлся, журналист, написавший их, сидел в кафе «Прокоп» на улице Ансьен-Комеди, что в Латинском квартале, и предавался печали.

Ксавье Трюшону недавно исполнилось тридцать два, он был уже не совсем молод, но, с другой стороны, еще не стар; работал в одной из самых продаваемых парижских газет, писал бойкие материалы и, по всей видимости, должен был быть счастлив, однако со счастьем у господина Трюшона имелись свои счеты. Несколько лет назад он потерял любимую жену, умершую от сильнейшей простуды, и так и не смог толком оправиться от этой потери. Разве что стиль его стал лучше и приобрел ту глубину, которая свойственна текстам людей, кое-что на своем веку повидавшим. Иногда над особо душещипательными статьями Трюшона впечатлительные дамы обливались слезами, ну а уж если он писал о каком-то благотворительном мероприятии, пожертвования были обеспечены.

Дело в том, что у господина Трюшона и виконта де Моро имелась одна общая черта: они оба терпеть не могли политику. Только виконт предпочитал о ней не говорить и не сталкиваться, а Ксавье – о ней не писать. Этот его принцип сослужил ему хорошую службу в последние годы, когда для журналистики снова настали не лучшие времена.

Когда, несмотря на все усилия буржуазии, в феврале сорок восьмого в Париже произошла революция, свергнувшая июньскую монархию, было образовано временное правительство, о котором говорилось, что оно создалось в редакциях газет «Насьональ» и «Реформ». Присказка ходила не зря: первые шаги этого правительства были весьма либерального плана. Было отменено все законодательство о печати периода июльской монархии, существенно мешавшее даже таким политически неактивным авторам, как Ксавье Трюшон. Из тюрем выпустили журналистов, сидевших за преступления в области печати. Отменили залог и гербовый сбор. В связи с этим начался бурный рост численности газет разных политических направлений. В Париже открылось более двухсот изданий в течение нескольких недель. Продолжали выходить и прежние газеты, некоторые даже увеличили тираж. Это было золотое время, продолжавшееся, увы, недолго.

Среди газет, порожденных февральской революцией, наиболее заметными были «Врэ Репюблик», «Репрезентан дю Пепль», «Амии дю Пепль». Наиболее часто в названиях новых изданий тогда встречалось слово «народ», однако бедняки так и не дождались от революции исполнения своих надежд. В июне Париж вновь оказался на баррикадах, но их защитники были расстреляны. Трюшон с трудом мог вспоминать то время. К власти пришел Кавеньяк, его кровавое правительство попыталось уничтожить все завоевания революции. Были распущены все политические клубы, запрещены стачки и кассы взаимопомощи. Даже мирные обыватели, которые не хотели иметь с политикой ничего общего, страдали. В июле сорок восьмого было объявлено осадное положение, в Париже закрылись одиннадцать газет. Одна из них вышла в последний раз в траурной рамке. В ней говорилось, что право голоса во Франции имеют только богачи.

Ксавье не знал, куда делся журналист, написавший это.

А в августе сорок восьмого появился новый закон о печати, который не только восстановил предварительный залог – ту сумму, что должны были выплачивать периодические издания за право публикации, – но и увеличил его настолько, что закрылось еще несколько газет. Приняли ряд законов, которые увеличивали гербовый сбор, расширили список наказуемых действий печати, ограничили распространение газет, облагали дополнительным налогом публикацию романов с продолжением.

А потом произошел очередной переворот, результатом которого стала Вторая империя. У власти теперь стоял Наполеон III. Возродили закон о предварительном разрешении на право публиковать материалы о политике. Почти запретили писать о заседаниях правительства и парламента. Печать была передана в ведение Министерства внутренних дел, что сделало невозможным существование демократических изданий, чего так боялись ранее. Весьма умеренная оппозиция режиму была представлена лишь в «Журналь де Деба» да «Ассамблее Насьональ». На левом фланге некоторое время оставался «Сьёкль» в силу своей антиклерикальности. Другие газеты, мнившие себя оппозиционными, и в расчет принимать не следовало. И вот уже некоторое время широко практиковалась система предостережений со стороны министерства. Если газета двукратно получала предупреждение, она закрывалась на два месяца. Поэтому, как грибы после дождя, в Париже росли развлекательные и светские газеты, в которых никоим образом не освещалась политика, а если и освещалась, то в весьма позитивном ключе.

Ксавье Трюшону, журналисту как раз развлекательному, умевшему из крохотного происшествия вроде перевернувшейся телеги с брюквой составить увлекательнейший рассказ, тем не менее было не по душе то, что происходило нынче во Франции. По правде говоря, господин Трюшон чувствовал себя неуютно и подумывал о том, чтобы на некоторое время уехать в другие края. Нынче везде неспокойно, однако, возможно, ландшафты Италии или суровость шотландских равнин скрасят жизнь и улучшат настроение? Средства у господина Трюшона имелись – спасибо отцу, основавшему предприятие по производству свечей, которое Ксавье, получив в наследство, незамедлительно и выгодно продал. Не такие уж большие средства, как у некоторых, однако хватало и на жизнь, и на кафе «Прокоп».

Вспомнив о том, где он находится, господин Трюшон с рассеянной улыбкой обвел взглядом зал. Было за полночь, однако народ в «Прокопе» и не думал расходиться. Ксавье нравилось это кафе чрезвычайно, не в последнюю очередь потому, что, не будучи аристократом, здесь он мог почувствовать себя таковым. Одевался господин Трюшон хорошо, деньги в его кармане водились, а значит, он всегда мог рассчитывать на приятный прием в «Прокопе». Случалось сиживать рядом с особами весьма знатными, а также власть имущими, которым не было чуждо ничто человеческое. Временами эти люди захаживали в кафе и, смакуя превосходный кофе, а также десерт с мороженым, велеречиво рассуждали о судьбах мира. Иногда из таких разговоров можно было выловить нечто полезное, как рыбку из реки.

«Прокоп» был старейшим рестораном не только в Латинском квартале, но и во всем Париже. Основанный в конце семнадцатого века предприимчивым сицилийцем, «Прокоп» быстро сделался заведением престижным и привлекавшим разнообразную публику – разумеется, ту, у которой водились деньги. И вместе с тем ресторан слыл местом культурным, одним из первых литературных кафе, где можно было встретить писателей, поэтов, драматургов, художников, не говоря уж о журналистах. Здесь сиживали Дидро и Даламбер, знаменитая «Энциклопедия» возникла во время одного из их споров в кафе. Завсегдатаями «Прокопа» были Вольтер, Дантон и Марат. Здесь в вечер 27 апреля 1784 года в ожидании бессмертия или провала сидел Бомарше во время премьеры «Женитьбы Фигаро». Словом, место было легендарное, и, приходя сюда, господин Трюшон непременно чувствовал себя лучше. Да и жил он сам неподалеку – в двух шагах от «Комеди Франсез».