Читать книгу "Многорукий бог далайна - Святослав Логинов"

Мунаг свернул к одному из закутков, отдернул шуршащий полог. Сначала Шооран не понял, что лежит перед ними на драной подстилке. Почудилось, что это кукла вроде тех, что лепят из грязи во время праздника мягмара, принося жертву Ёроол-Гую. И лишь потом он понял, что перед ним человек. Обмотанные тряпками руки, вздувшееся лицо, сквозь трещины обугленной кожи сочится сукровица. Закатившиеся глаза слепо поблескивают сквозь щелки опухших век, и лишь прерывистое дыхание указывает, что лежащий жив.

— Это наш сушильщик, — сказал Мунаг. — Ты могла выторговать гораздо больше, чем получила. Но все равно, — стражник тряхнул бородой в мелких колечках сгоревшего волоса, — ты шальная баба. Не думал, что такие бывают. Будете жить здесь. Сегодня или завтра этого стащат в шавар, и все добро станет вашим. Клянусь алдан-тэсэгом и вечными мыслями Тэнгэра, в первый раз вижу женщину-сушильщика! Право слово, ты мне нравишься, хоть и бешеная.

— Не смей ругаться на мою маму! — сказал Шооран.

— И сынок у тебя под стать. Мелкий как жирх, а наглый, словно у него Ёроол-Гуй в приятелях. Давай, парень, вырастешь — в помощники себе возьму. Мне нравятся наглые. Желаю вам подольше уцелеть.

Мунаг повернулся и пошел по дорожке, насвистывая под нос и задевая древком копья за развешанные кожи.

Шооран долго смотрел на лежащее тело, а потом спросил:

— Мама, что с ним?

— Наверное у него вспыхнул харвах во время сушки, — ответила мама, — и он сгорел.

— Мама, не надо быть сушильщиком! — закричал Шооран. — Пойдем отсюда, я не хочу, чтобы и ты сгорела!

— Ничего, мальчик, — сказала мама. — Я буду очень осторожной.

Сырой харвах собирают в зарослях хохиура. Жесткая трава быстро вырастет и, еще не созрев, начинает гнить. Толстые ломкие стебли густо покрываются рыжей плесенью. Это и есть харвах. Грязные хлопья соскребают с веток, пока не наберется полная торба — тяжелая и мокрая. Потом мама прожарит харвах на аваре, и он превратится в тончайшую пыль, без которой не выстрелит ни тяжелая пушка-ухэр, ни легкий татац, что свободно переносят двое солдат.

Уже больше года, как Шооран с мамой живут под рукой великого вана, и ничего плохого за это время не произошло. Шооран вырос, теперь он сам собирает харвах, ходит за ним по всему оройхону и не раз доходил к самому далайну. Больше он не бегает от далайна сломя голову, хотя и понимает, что разгуливать там зазря — не стоит. Впрочем, этот оройхон почти безопасен всего побережья в нем — дюжины три шагов, а значит, всегда можно успеть перескочить границу. Гораздо опаснее в центре — там далеко бежать.

Шооран поднял голову. Тяжелая низкая волна только что расплескалась о край оройхона, влага еще стекала сквозь груду разбитой живности, и какие-то мелкие существа, изгибаясь, прыгали на камне, стараясь достичь родной стихии. На самом краю конвульсивно шевелящейся кучи Шооран заметил толстое цилиндрическое тело. Зверь был ростом почти с человека, и гораздо толще. Он шлепал по камню стреловидным хвостом, но сразу было видно, что толстяк не может сам доползти до уреза влаги. Его гладкое брюхо лоснилось, словно намазанное жиром.

Авхай! Отличная находка! Не так часто этот зверь, совершенно беспомощный на берегу, но необычайно ловкий в далайне, бывает выброшен на сушу. Конечно, есть авхая нельзя, но зато у него хорошая кожа. Будет маме новый жанч.

Шооран, натягивая на ходу рукавицы, подбежал к гигантскому червю, ухватил его за хвост, покраснев от натуги, волоком оттащил шага на три от остальных существ. Пускай половина из них уже мертва, стоять рядом все равно не стоит — чем меньше имеешь дела с тварями из далайна, тем дольше проживешь. Ыльк в руку вцепится — мало не будет.

Авхай не сопротивлялся, на берегу тяжелое тело не слушало его, но все же волочить тушу до дома было немыслимо. Придется потрошить добычу здесь, и бегом, пока кожа не задубела и не стала ломкой, нести ее маме.

С собой у Шоорана был только деревянный нож, которым он соскребал харвах, но Шооран в любую минуту мог превратить его в настоящий кинжал — оружие опасное и запрещенное для всех, кроме благородных цэрэгов. Шооран достал из пояса тщательно спрятанное лезвие из прозрачной кости, вставил его в продолбленную выемку на ноже, покачал двумя пальцами, проверяя, прочно ли оно вошло в паз, примерившись ударил в основание головы авхая и быстро повел нож вниз к хвосту. Кожа с треском уступила инструменту, упругая туша сразу обмякла, белая каша внутренностей хлынула наружу, заляпав все вокруг. Шооран ухватил авхая за хвост, вытащил из зловонной лужи, тряхнул несколько раз, чтобы из шкуры вылились остатки наполнявшей ее жижи, а потом свернул еще живого зверя в рулон. Авхай шевелил длинными усами, обрамляющими беззубый рот, и эти замирающие движения выпотрошенного, превращенного в вещь тела, наполняли Шоорана гордостью удачливого добытчика.

Шооран подхватил почти полную сумку с харвахом, пристроил сверху скатанного в трубу авхая и поспешил к дороге.

По верхушке поребрика, разделявшего два оройхона была проложена тропа. Шооран выбрал именно этот, более долгий, но зато безопасный путь — в центре мокрого оройхона, куда редко заглядывали караулы, его запросто могли ограбить. Не бог весь какая ценность — невыделанная шкура авхая, но Тэнгэр не думает о тех, кто не желает думать сам. И главное — лишние четверть часа пути оправдывались тем, что часть дороги проходила вдоль сухого оройхона.

Тропа круто, под прямым углом повернула, а вернее, ее пересекла другая тропа, на которую и свернул Шооран. Теперь слева тянулась земля воистину сказочная. Конечно, и там, как повсюду, поднимали свои вершины восемь суурь-тэсэгов, и там каменными горбами выпирали из земли тэсэги помельче, но нигде не было ни единой капли нойта, во всяком месте можно было сесть и даже лечь, не боясь испачкаться, обжечься, отравиться. На узкой, доступной людям полосе огненного оройхона тоже было сухо, но поблизости от аваров не росло ничего, а здесь землю покрывала нежная, ничуть не похожая на жесткий шуршащий хохиур трава. У этой травы были тонкие зеленые стебли, на верхушках которых качались гроздья не то ягод, не то семян — Шооран не знал, что это, но инстинктивно чувствовал, что гроздья съедобны, и судорожно сглатывал слюну, набегавшую от одного вида такого количества вольно растущей пищи.

В одном месте он увидел, как между тэсэгами течет ручей. Это была настоящая вода, которую покупала для него мама. Вода текла совершенно свободно и, кажется, никуда. В ручье, наполовину скрытые водой, лежали медлительные толстые звери. Они смотрели на Шоорана пустым благодушным взглядом и сосредоточено жевали плавающие в воде растения. Даже отсюда было видно, как беззащитны эти животные, и как вкусно их мясо. Но в то же время Шооран знал, что их защищает сила более могучая и опасная нежели самые ядовитые шипы и острые зубы. Здесь и там на делянках виднелись фигуры работающих, и если кто-то из них поднимал голову, то Шооран встречал опасливый и ненавидящий взгляд. Все вокруг кому-то принадлежало, и за одну горсть зерна хозяин, не задумываясь придушил бы похитителя. Четкие границы, лежащие в основе оройхонов, определили и границы между людьми. В мирное время лишь цэрэгам и высшей знати дозволялось свободно переходить с одного оройхона на другой, остальные годами сидели на своем крошечном пятачке, радуясь, что они здесь, а не на мокром, где в любую минуту из вздыбившегося далайна может явиться жаждущий крови Ёроол-Гуй. И ненависть к болотному отребью: грязному, вонючему и оборванному, покрытому язвами и болячками, но живущему на единую каплю свободнее, неугасимо пылала в их душах.