Читать книгу "Сам по себе - Святослав Владимирович Логинов"

Святослав Логинов

Сам по себе

Тем, чья жизнь пуста и краткосрочна, остаётся устремить взор к тому ничтожному пределу, который они называют бездной, и, глядя на мерцающие отблески истинных событий, постараться понять недоступное пониманию.

Было так: небесная твердь размягчела, как несвойственно тверди, от зенита пошли волны, отчасти голубые, частью же звёздные. Облака были сорваны со своих путей и пропали в безвестности.

Непобедимый Хариз — бог царей и царь богов заметил непорядок, когда вакханалия захватила видимые и невидимые небеса, и породила нечто вовсе несусветное. Подобие сияющего луча пронзило мироздание и принялось перебалтывать его, не считаясь ни с какими установлениями. У него не было цвета, лишь свет разливался кругом, смущая всякого своей неопределённостью.

— Кто посмел? — взрыкнул Хариз, выхватывая боевую кияну и готовясь взметнуться в зенит, но его жена или даже в некотором роде, супруга, повисла у него на крылах с непокорным воплем:

— Не вздумай! Ты что, не соображаешь, что это небесная веселка, там кто-то масло сбивает. Или ты хочешь, чтобы тебя в кусок масла замутузили?

— Молчи, дура! — выдохнул Хариз и, отмахнувшись кияной, угадал ослушнице в лоб.

Ослушница была женского пола, поэтому собственного имени ей не полагалось. В особых случаях, каких ещё не бывало, её должны были звать по имени мужа — Харизмой. Но после удара кияной ей и этого прозвания не требовалось.

Непобедимый Хариз взмыл выше небесной тверди, там полыхнуло неярко, хотя кто это видел? — потом с высоты посыпался пепел. Одни верные очевидцы утверждали, что испепелена была веселка или мутовка, вздумавшая взбивать масло из поднебесной, другие свидетели, также ничего не видевшие, твёрдо уверяли, что мелкий пепел, это всё, что осталось от бога царей и царя богов.

Безымянная Харизма долго пыталась обрести себя среди обломков нижней вселенной, но находила лишь пепел и маслянистые капли неведомо чего. Не верилось, что это останки великого бога, но во что остаётся верить, если бога нет.

Раз нет бога, то во вселенной появилось нечто, бога не заменяющее, но такое, чего не было раньше. Время! Прежде оно было не нужно, а теперь появилось и принесло такие понятия, как раньше и позже, появиться и умереть.

Получалось довольно забавно: только что не было ничего, а это значит — привычно и удобно, а потом — раз! — объявилось что-то, с чем необходимо считаться. Прежде надо было учитывать волю царя богов и бога царей, а поскольку Хариз ничего не желал, то и беспокоиться было не о чем. А тут что-то новое и, как правило, неудобное. Только начнёшь к нему привыкать, как — дзень! — и его нет. Кончилось время, и оно умерло.

Харизма умирать не собиралась, да и не умела, поэтому ей оставалось наблюдать за изменениями и порой давать им названия. Кое-что она называла плохим, а кое-что хорошим. Вот, например… Прежде всюду было одинаково, а теперь где-то лучше, а где-то наоборот. Неведомая мутовка объявлялась беспричинно и перебалтывала мироздание, а Харизма не знала, что с этим делать. Приходилось ждать покоя и выбирать место помягче и потеплее.

Почему-то там непременно оказывалось что-то ещё. Оно прижималось не то к теплу, а быть может, к самой Харизме, и когда мутовка расшвыривала постороннее, куда придётся, надоедливое нечто очень быстро вновь оказывалось рядом. Рядом, значит, оно непрерывно ощущалось. Никакой мягкости Харизма обеспечить не могла, значит, они тянулись за теплом. Вот и думай, хорошо это или не очень.

Любителей тепла становилось всё больше и могло бы стать совсем много, но когда объявлялась мутовка, почти все любители гибли, оставался лишь самый первый — кто или что, Харизма определить не могла.

Потом случилось небывалое. Пока не было времени, всякое новшество было небывалым. Утешало то, что новшества были старыми, и по большому счёту их не случалось. А тут они посыпались одно за другим.

Казалось бы, вселенная безгранична, а Харизма махонькая. Что касается мутовки, то она ещё меньше. То есть она длинная, но такая узкая, что её и в расчёт можно не принимать. А это значит, что Харизма и мутовка никогда не соприкоснутся. Жаль, что слово «никогда» тоже имеет отношение ко времени, хотя и с другой стороны. Тонкая мутовка и маленькая Харизма, как они могут встретиться? Однако встретились и ещё как!

Должно быть, непобедимый Хариз не получал такого пронзительного укола прежде начала веков.

Была ли тонкая мутовка мутовкой вопрос спорный, заметного масла она не сбивала, либо кто-то масло подъедал, но так принято её называть, и, значит, будет она мутовкой. Таким образом, игольчатая мутовка, нащупав Харизму, наколола ее, словно бабочку и потащила в те края, где лишь волны эфира разливаются беспрепятственно. Недаром бабочка, обречённая попасть под стекло, сперва попадает в морилку с эфиром.

— Не-ет!.. — даже во время гибели мужа не кричала Харизма так.

И тут случилось и даже произошло событие, какого не бывало прежде и вряд ли будет впредь. Микроскопическое не пойми что, способное лишь безвольно носиться в волнах бытия, внезапно обрело скорость и силу и, главное, зубы, чего в иные времена было не видано, неслыханно и неощутимо.

Этими зубами оно вцепилось в тонкую сталь мутовки и перекусило её пополам.

Сцепившись узлом, все трое скатились в те места, что считались низом. Маленький спаситель упирался всем телом, грыз и тянул. Харизма билась и плакала от боли, а зазубренный обломок оставался стальным, ему не было ни больно, ни страшно.

Кажется, что может случиться с Харизмой в её родной вселенной? Вселенная оставалась безграничной, она была больше чем в те небывалые времена, когда Харизма считалась мужниной женой. Единственный раз, когда Харизма испытала боль, был удар кияной, обрушившийся на лоб, при попытке остановить супруга от опрометчивого поступка. Но тогда Харизма не помнила себя и не понимала, было ли ей больно, а едва она опамятствовалась, появилось время, и началась новая эпоха.

Нынешнее столкновение было ничем не спровоцировано. Взяли, накололи и потащили неведомо куда. Как это называется? Уже мутовка, она же веселка, исчезла, уползла в свои края, а Харизме всё ещё было больно и от того страшно.

Трудно сказать, как долго Харизма провела не в себе, наполненная одной болью, но, когда она вернулась в себя, то обнаружила, что во вселенной сохранился ещё и крошечный спаситель, который жался ближе к теплу. Острейший огрызок мутовки торчал чуть в сторону и, должно быть, причинял неимоверные страдания. Во всяком