Читать книгу "Леопард из Батиньоля - Клод Изнер"

Ах, как быстро исчезла радость, переполнявшая его в феврале 1893 года, когда хозяева, недовольные официальной помолвкой своего служащего с Айрис, все же вынуждены были сделать его управляющим… Отныне ему полагалось жалованье тысяча шестьсот франков в год, что давало возможность существенной экономии. Было условлено, что после свадьбы они с Ирис поселятся в прежних апартаментах месье Легри над книжной лавкой, однако Жозеф рассчитывал на сэкономленные деньги поскорее переехать куда-нибудь из дома 18 по улице Сен-Пер, хотя и скрывал до поры свое стремление к независимости — он знал о нежной привязанности будущей супруги к месье Мори, ее отцу.

Все складывалось замечательно, пока мадемуазель Таша, которой Жозеф искренне восхищался, не взбрело в голову написать портрет Айрис. Мог ли он предположить, что этот чертов портрет станет прелюдией драмы? С чего бы? Разумеется, Жозеф и не подумал возражать против сеансов позирования в мастерской на улице Фонтен, как не препятствовал и урокам акварели, которые Айрис дважды в неделю брала у матери мадемуазель Таша, мадам Джины Херсон, русской эмигрантки, пожившей в Берлине, перебравшейся оттуда во Францию и в конце концов неплохо устроившейся стараниями месье Легри неподалеку от парка Бют-Шомон на улице Дюн.

Март был посвящен предварительным наброскам к портрету. Айрис только об этом и говорила, месье Мори даже в шутку называл ее Джокондой. И все бы ничего, да в один злополучный день эскиз портрета увидел некто Морис Ломье — художник, знакомый Таша, пустозвон и бездарь, которого Виктор Легри терпеть не мог. Ломье рассыпался в похвалах, превознося мастерство приятельницы и красоту натурщицы, принялся расспрашивать о девушке, изображенной на картине. Мадемуазель Таша ответила, что это сводная сестра Виктора. А уж дальше у Ломье были наготове испытанная стратегия обольщения и верное оружие: буря и натиск, смазливая внешность и ложное обаяние. Он выследил жертву и атаковал ее, куртуазно приподняв шляпу: «Мадемуазель, обычно я не позволяю себе заговаривать с незнакомыми барышнями на улице, однако же, увидев, как вы выходите из мастерской моей коллеги Таша Херсон, не смог противиться соблазну. Я сам художник и вскоре должен предоставить работу для Салона[13]— о, я замыслил написать для них экзотическую деву, и потому, узрев ваши сияющие очи, безупречную кожу, прелестное личико…»

Впоследствии Айрис, заливаясь слезами, поведала отцу, сводному брату и жениху обо всех этапах этой гнусной авантюры. С ее слов выходило, что неподалеку от апартаментов Таша и Виктора к ней, невинной овечке, подошел мужчина, чье имя она не раз слышала, и попросил позировать ему для картины, предназначенной к выставке. А что тут такого? Почему она должна была насторожиться при виде симпатичного художника, который всего лишь искал натурщицу восточного типа внешности?

В этом месте повествования Жозеф тогда живо представил себе всю сцену: неискушенная девица поддается чарам красавчика-мазилки. Молодой человек понимал, что у опытного ловеласа больше шансов покорить неискушенную девицу, нежели у горбуна вроде него, Жозефа, удержать ее. И хоть горб был невелик, а в остальном Жозеф на внешность не жаловался, разве мог он тягаться с Ломье? Жозеф понимал, что Айрис не устоит, возможно даже будет лгать, чтобы каждую неделю бегать в логово к этому донжуану на улицу Жирардон. Он всё понимал — в конце концов, он был писателем по призванию, — но простить не мог!

А «жалкая инженю» не замедлила «пойти на всё»: известила Джину Херсон, что вынуждена отменить уроки акварели, и упросила никому об этом не говорить. Она, дескать, готовит сюрприз жениху. Джина поверила. Да и убедить саму себя в чистоте собственных намерений Айрис ничего не стоило: конечно же она выкупит портрет, который напишет Морис Ломье, и вместе с портретом работы Таша подарит жениху в знак вечной любви!

Жозеф не желал знать, что происходило в мастерской проклятого бабника, но Айрис продолжила рассказ. Выяснилось, что на четвертом или пятом сеансе позирования ее насильно поцеловали. Что еще через две или три недели художник позволил себе вольность, за которую получил пощечину. Что, наконец, в середине мая, когда обстоятельства помешали Айрис явиться в назначенный день и она пришла к Ломье без упреждения на следующее утро, негодяй встретил ее без штанов и набросился с пылкими признаниями в любви. В этот миг дверь, отделявшая мастерскую от жилых помещений, открылась и на пороге возникла обнаженная нимфа, каковая тотчас обернулась разъяренной гарпией и начала осыпать Айрис оскорблениями. Что именно тогда услышала о себе Айрис, ей не позволяют сказать правила приличия, нет-нет, ни за что, иначе потом рот придется мыть с мылом.

Закончив исповедь, девушка принялась умолять Жозефа о прощении. Ее раскаяние было таким искренним, что даже Эфросинья Пиньо, возмущенная жестокосердием сына, встала на защиту бедняжки, категорично заявив: «Мужчины все как есть подлецы!»

Но Жозеф был неумолим. Он потребовал отложить на неопределенный срок свадьбу, назначенную на конец июля. И вот уже больше месяца Айрис не выходит из комнаты над лавкой «Эльзевир», месье Мори предельно холоден со своим управляющим, а Виктор Легри безуспешно пытается исполнять роль миротворца. Что до главного виновника драмы, то допрошенный Таша Морис Ломье ответил в свойственной ему игривой и циничной манере: «А чего ты хотела, моя ласточка? Малышка Айрис так хороша, что я охотно сошелся бы с ней поближе, да вот незадача — эта чаровница заявилась не вовремя и попала Мими под горячую руку!»

Бланш де Камбрези с козьей миной выложила Виктору деньги за роман Арсена Уссе, каковой она имела счастье откопать в книжных торосах, и удалилась. Удостоверившись, что дверь за ней захлопнулась, Жозеф покинул свое убежище в тот самый момент, когда по винтовой лестнице спустился Кэндзи Мори. Оба сделали вид, что не замечают друг друга.

— Я иду к доктору Рейно, — мрачно сообщил Кэндзи, по суеверной привычке украдкой прикоснувшись к бюстику Мольера на каминном колпаке. И ни с того ни с сего брякнул: — Виктор, только честно, вы не находите, что я стал ниже ростом?

— Ну, все мы подвержены силе земного тяготения… Вас что-то беспокоит?

— Спина.

Не обращая внимания на Жозефа, компаньоны обсудили свои проблемы со здоровьем, а затем состояние духа «бедняжки Айрис». «Только чаю с ватрушками не хватает!» — желчно прокомментировал про себя молодой человек.

— Вы на обед не останетесь? — спросил Виктор японца. — Эфросинья приготовила нам крокеты из сельдерея с репой.

— Нет уж, увольте, — отрезал Кэндзи. — До вечера, пожелайте мне удачи.

— Все беды от женщин, — проворчал Жозеф, проводив его взглядом. — Возьмите месье Мори — становится ниже ростом, сохнет и морит себя голодом оттого, что эта его танцовщица, Фифи Ба-Рен, бросила канкан и укатила в Санкт-Петербург с каким-то русским князьком.

— Ой ли, Жожо. Я подозреваю, что Кэндзи предпочел сочное жареное мясо овощной диете, навязанной всем нам моей сестрицей-вегетарианкой, и отправился в «Фуайо» полакомиться эскалопами по-милански или говяжьим филе под острым соусом. — Последние слова Виктор произнес таким скорбным тоном, что стало очевидно: он умирает от желания последовать за приемным отцом. На месте его удержал лишь страх навлечь на себя немилость мадам Пиньо.