Читать книгу "Я выбрал бы жизнь - Тьерри Коэн"

— Жереми? (Это был голос Виктории.) Да что там у вам происходит? Почему он плачет? Ему еще не время!

— Я не знаю, — пробормотал Жереми. — Где ты?

— Что?

— Где ты?

Он почти проорал это, чтобы до нее докричаться, и рев младенца усилился.

— Не кричи так, ты его пугаешь! — запротестовала Виктория. — Я в фитнес-клубе, только что закончила. О-ля-ля, надо его успокоить, маленькое чудовище! Приложи телефон к его уху.

Жереми повиновался, ничего не понимая. Он не слышал, что говорила Виктория, но младенец угомонился. Глаза его, казалось, искали источник голоса. Он наконец умолк, еще судорожно всхлипывая, и багровое личико постепенно светлело.

Жереми снова взял телефон.

— Вот! — воскликнула Виктория удовлетворенно. — Голос мамочки его успокоил. Если он опять заплачет, возьми его на руки. Я вернусь через десять минут. С днем рождения, любимый.

Жереми показалось, что он сходит с ума. Виктория отключилась, а он так и стоял на еще непослушных ногах, не сводя глаз с телефонной трубки.

«Опять тот же кошмар. Я просыпаюсь в день моего рождения, и часть моей жизни мне незнакома. На этот раз я женат, у меня ребенок. Это какой-то фарс!»

Младенец снова заплакал, оторвав Жереми от его мыслей. Этот рев раздражал его, мешал спокойно обмозговать это новое потрясение. Взять ребенка на руки он не решался.

— На кой черт мне этот сосунок? — проворчал он вслух и тут же пожалел о своей агрессивности. — Я ведь даже не знаю, как взять младенца.

Он приподнял ребенка. Крошечная головка резко откинулась назад. Вспомнив советы, которые когда-то слышал, он подложил ладонь под его затылок, поддерживая. Прислонил его к своему плечу, чувствуя пальцами, как маленькое тельце напрягается с каждым криком. Нерешительным шагом он прошел несколько метров, отделявшие кроватку от ванной. Ребенок успокоился. Тут Жереми вспомнил про электронный календарь и направился к стене. Фотографию Эс-Сувейры сменил вид склонов холма Круа-Русс в Лионе. Там он провел первые годы своей жизни, когда его родители покинули Марокко. Число и месяц были те же, но год другой. 8 мая 2004 года.

«Два года! Два года прошло с моей госпитализации! Два года, о которых я ничего не помню! Еще два года улетучились!»

Слезы потекли по его щекам, они брызнули сами собой, словно смывая ком, набухавший в желудке. В эту минуту в замке входной двери повернулся ключ. Вошла Виктория. Она изменилась. Волосы были короче, стрижка каре преобразила лицо. Она расцвела, стала более округлой, более женственной. И еще красивее, чем прежде.

— Привет, мои хорошие! — весело поздоровалась она.

Жереми отвернулся и вытер глаза краем распашонки.

Виктория подошла и поцеловала ребенка в лобик.

— Что с тобой? Ты что, плакал?

Надо ли говорить ей о новом приступе? Ему показалось, что разумнее будет подождать, попытаться самому понять, что с ним происходит.

Он слабо улыбнулся.

— Я не плачу. Это… малыш. Слезами намочил мне щеки.

Виктория выразила свое удивление легкой гримаской. Потом перевела взгляд на ребенка и преобразилась.

— Ну что, сердечко мое, ты звал мамочку?

Она взяла младенца на руки и нежно прижала к груди.

— Так-то ты поздравляешь с днем рождения своего папочку?

Она повернулась к Жереми, протянула ему губы.

— С днем рождения, любимый.

И тут же снова принялась тетешкать сына.

Жереми умилился. Виктория — такая славная мамочка. Его жена. У них родился ребенок. Сын. Он больше не мальчишка, потерявший голову от любви, но муж и отец. Ситуация пока не укладывалась у него в голове, но такая действительность ему подходила.

«Если я болен, то вылечусь», — убеждал он себя.

— Сейчас папочка покормит тебя молочком. А я пойду готовить обед для наших гостей.

Она, не спрашивая, передала ему ребенка и протянула бутылочку с соской. Хрупкость этого крошечного существа взволновала его. Малыш был такой легкий, такой уязвимый. От прикосновения маленького тельца потеплело на душе. Он поднес соску к ротику ребенка.

— Какой ты неловкий, Жереми! — сказала Виктория, поправляя его руку. Наклони бутылочку, вот так, и поверни соску, не то он захлебнется. Можно подумать, ты в первый раз его кормишь! Ты не находишь, что он становится все больше похож на тебя? — добавила она и ушла в кухню.

Жереми смотрел, как ребенок жадно сосет молоко: светлые глазки, точеные черты, тонкий носик. Он походил скорее на Викторию.

Мысль о том, что у него есть сын, глубоко всколыхнула его. Он чувствовал себя таким молодым. Всего несколько дней назад он сам был только сыном…

Жереми подумал о своих родителях. Он не видел их, с тех пор как… так давно.

Виктория окликнула его из кухни, прервав его размышления:

— Он поел?

Да, ребенок высосал всю бутылочку и, наевшись, задремал.

Жереми не отвечал, и Виктория появилась в дверях гостиной.

— Дай его мне теперь, я его уложу.

Несколько раз поцеловав малыша в лобик, она уложила его в корзину и заботливо укрыла.

— Я на кухню. Поможешь мне?

Он с любопытством последовал за ней.

— Когда выпьешь кофе, помоги мне чистить овощи. Я приготовлю только закуску. Остальное заказала на дом из ресторана.

— Да, конечно, — ответил Жереми.

Простота этой сцены тронула его. Он начал испытывать известное удовлетворение, вот так запросто войдя в быт, где у него были место и роль, жена и ребенок. Он был счастлив оказаться в этой домашней обстановке, в этой кухне, где пахло стряпней и кофе. Он смотрел на разложенные на столе овощи, на дымящуюся чашку, початый батон, открытую пачку масла. Ему вдруг сильно захотелось есть. Ощущение колоссальной пустоты, сосущее и какое-то лихорадочное, распространялось из желудка по всему телу теплыми волнами и легкими содроганиями. Он вспомнил, что уже испытывал такое, когда был моложе. Чувство утраты равновесия, потери контроля, с примесью предвкушения, когда он знал, что беспокойство скоро вытеснит удовольствие от обильной, горячей и сладкой еды.

Он взял хлеб, отрезал кусок, густо намазал маслом и жадно укусил. Затем отхлебнул обжигающего, сладкого кофе и, проглотив, зажмурился от наслаждения.

Виктория рассмеялась.

— Ты так сильно проголодался? Можно подумать, ты не ел уже…

«Два года», — захотелось ему ответить, но он удержался и снова откусил от бутерброда.

Утолив первый голод, он решился приступить к расспросам:

— Кто придет к обеду?

— А ты уже не помнишь?