Читать книгу "Месть князя - Юрий Маслиев"

Но все-таки действия капитана карабинеров представлялись несколько неожиданными. Он вдруг остановился как вкопанный, еще яростнее замахал высоко поднятыми руками, старясь привлечь внимание, и вдруг со всего маху, выкрикнув одно слово «Mina!», ничком бросился на деревянный настил пирса.

Потом, в воспоминаниях Евгения, эти несколько секунд казались растянутыми, как при замедленной съемке. Падение капитана, крик «Mina!», мгновенная вспышка осознания надвигающейся беды, возможно невозвратимой утраты, резкий поворот кругом с вырывающимся из глотки хриплым криком «Стоять!», грохот взрыва, летящие во все стороны обломки, полыхнувшая волна пламени, рухнувшая надежда на счастье и необратимость происшедшего, смешанные с бессильной яростью и выступившими то ли от мгновенно наступившего горя, то ли от едкого дыма слезами на глазах.

– Франсуаза! Франсуаза! – ревел он, стоя на коленях, прямо в бушующее пламя до тех пор, пока Александр, пошатывающийся от легкой контузии, не поднял с трудом его громадное тело с колен и чуть ли не насильно поволок к выходу из порта.

– Франсуаза! Фрасуаза… – как безумный, шептал Лопатин потрескавшимися от жара губами; и слезы стекали по его закопченному сажей, слегка обожженному лицу.

Никогда за многие годы дружбы, даже в раннем детстве, даже в самых безвыходных и тяжелых ситуациях, Александр не видел слез своего друга.

– Франсуаза… Франсуаза…

Невысокий Блюм, успокаивая, полуобнял громадные плечи снова рухнувшего на колени Евгения. Горечь и жалость к другу разрывали душу Александра.

– Франсуаза…

Пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, в скудно обставленную, свежевыбеленную комнату вошел отец Сильвио.

– Что за взрыв я слышал со стороны моря, padre? – спросил Михаил у костистого, в глубоких морщинах священника, скинувшего у входа капюшон рясы со своей головы.

В комнате повисла томительная пауза. Вздохнув, отец Сильвио произнес глухим, но совершенно не старческим голосом:

– В порту взорвалась яхта.

От недоброго предчувствия у Михаила выступила испарина на лбу.

– А название яхты?

– «Диана». Я сам не видел, мне прихожане рассказывали. Яхта уже отчалила и направлялась в море, как прогремел взрыв. Никто не спасся…

Отец Сильвио сносно владел французским языком, поэтому Муравьев правильно истолковал его слова. Сомнений не было: его друзья погибли.

«Боже, – молнией пронесся у него в голове вопрос, – ну почему?! Почему близкие мне люди, все, кто соприкасался со мной, гибнут? За что? За что?.. Я остался совершенно один во всем мире».

Он уронил голову на тяжелый деревянный стол, за которым сидел, и глухо произнес:

– Это была яхта родственников вашего друга из Марсалы. Вместе с ними погибли и мои друзья…

Отец Сильвио, перекрестившись на распятие, успокаивающе положил тонкую сухую руку на голову Михаила и, после довольно избитых сочувственных фраз, замешанных на теософских сентенциях вроде суеты сует, сущности бытия и тому подобных пустых слов, скорее говорящих о его растерянности, чем о безразличии, в конце спросил:

– Чем я могу помочь, сын мой?

Сдерживая в горле злобное рычание и яростную дрожь тела, понимая, что он может не совладать и прямо сейчас пойдет громить возможных виновников гибели друзей, и снова вспоминая уже давно забытую поговорку – «Суп мести нужно есть холодным», он, охрипшим от боли, ярости и щемящей тоски голосом, тихо попросил:

– Оставьте меня, padre. Я хочу побыть один. – И, уже не совладав с рыданиями, добавил: – Извините.

Оставшись один, Михаил метался по комнате из угла в угол, пытаясь подавить сгусток горя, скопившийся у него в груди. Старые раны потерь снова открылись у него в сердце, накладываясь на новую боль непереносимым грузом. Ему не хотелось жить… Человек создан для любви, отдавая и принимая ее. А у него не успела затянуться рана от потери родных, как постигло новое горе.

– Один, совсем один… – метался он по комнате. – И я в этом виноват. Сам накликал беду. Сам, своими руками, направил их на это проклятое судно…

Тяжелая, холодная, буквально физически ощущаемая боль утраты, подобная какой-то черной глыбе, засела у него внутри. Он понимал, что это чувство не покинет его никогда. Приди сейчас к нему смерть, он принял бы ее с облегчением и благодарностью, если бы не одно еще более сильное желание – желание расплатиться в полной мере с людьми, причинившими эту боль. Поэтому, когда отец Сильвио пригласил его к ужину, он встретил padre в своей обычной холодно-вежливой манере.

– В вашей просьбе я увидел, юноша, что вы понимаете: мальчики в этой стране мужают рано и разделяют в полной мере ответственность за благополучие, безопасность, честь своей семьи наравне со взрослыми мужчинами.

Отставив стакан, Муравьев поднял глаза на римский профиль отца Сильвио, четко выделявшийся в свете луны на фоне южного, в крупных алмазах звезд, черного бархатного неба.

– Поэтому я и прошу связать меня с Винченцо Виттано. Как-никак, я спас его от смерти… Одному мне, без посторонней помощи, не выбраться с этого острова. И у меня пока есть только одно преимущество: эти бандиты, mafioso, как вы их называете, убеждены в том, что я погиб вместе со своими товарищами.

Они сидели на веранде после скромного ужина, который сейчас запивали холодным, из погреба, ароматным вином. Поза Михаила, взявшего себя в руки и вальяжно развалившегося в широком, из плетеного тростника, кресле, резко отличалась от напряженного положения священника, сидевшего напротив.

Стараясь не вмешиваться в дела мирские и обладая немалым авторитетом среди местных жителей, он как проповедник был в курсе всех дел, что творились в округе. Но сейчас он на распутье: с одной стороны – христианский долг требовал спасти человека от мести его соотечественников-сицилийцев, а с другой стороны – связав Михаила с юным мстителем, отец Сильвио не был уверен, что его протеже уберется с острова. Слишком хорошо научившись оценивать людей за годы своего служения, он слабо верил в показное смирение собеседника. В глазах, горевших на этом открытом мужественном лице, в скорбно-решительной складке губ не было ничего общего с овечкой, готовой на заклание. А от мощной фигуры, несмотря на показную покорность, веяло такой внутренней энергией и скрытой яростью, что даже отца Сильвио, в общем-то отрешившегося от мирских проблем и в свои годы не боявшегося и не ценившего ничего и никого, кроме Бога, – даже его пробирала дрожь. Слишком много за свою жизнь он встречал таких глаз, особенно среди лидеров «людей чести». Такие в случае опасности не сворачивают с дороги и не прячут голову в песок. С другой стороны, он понимал, что, отказав в помощи, обрекает своего протеже на возможную гибель и, не помогая ему, сам явится соучастником убийства.

– Я подумаю… – ответил он.

– Подумайте, святой отец…

Поднявшись с кресла и направляясь в свою комнату, Михаил обернулся в проеме двери и тихо добавил: