Читать книгу "Уравнитель. Спецназ по-боярски. Том 1 - Мэт Купцов"

и получить магию. Только за счет магии инструментария, он отстроил город за год. Сейчас он не победим. Его люди получают магию созидания, колдовства, искусства владения войной и оружием, технологий, земли.

— Боги щедро благословили его, — делаю вывод. — Это здорово. Он получил благословение у всех главных богов. Языческих, да?

— Да, у языческих, — девушка закатывает глаза. — Я еще не закончила, а ты меня с мысли сбиваешь.

— Хорошо, не буду, — мысленно отмечаю про себя, что девчонка сделана из стали, раз не боится дерзить господину.

— Много благословений и магии — полученных в одни руки — разозлили других богов.

— Ого. Откуда такие сведения?

— Поверь, из верного источника.

— Римские и греческие боги готовят провокацию для Руси. Следующий 1601-й год станет страшным. Всё уже началось с Перу…

— При чем здесь Перу?

— В феврале этого года произошло мощнейшее извержение вулкана, оно инициировало череду природных катастроф в разных уголках планеты. Достанется и нам.

— При чем здесь мы?

— При всём!

— Откуда такие сведения про Перу?

— Из интернета.

— У вас есть интернет?

Кивает.

— Слушай, господин. Следующий год станет самым холодным за последние шесть столетий, так холодно было лишь в 1000-м году нашей эры. Холода заморозят землю Русина три длинных года, даже летом будут заморозки. Люди будут мерзнуть и голодать. Не смогут выращивать пшеницу. Десяткам тысячам нечего будет есть, они будут гибнуть от холода.

— Поверить не могу! — топаю ногой. Римские боги и греческие боги взбесились, что славянские дали Годунову и Руси так много блага и ресурсов, что решили наказать? Показать свой норов?

Дуняша кивает.

— Беспокоиться нечего! Если у Годунова такая могущественная поддержка, то будет еда и вода.

— Не будет. Когда боги давали всё, они сказали, что пищу и воду люди должны добывать сами.

Копец. Высокие технологии и голод? Всё как в 21-м веке.

— Надо пойти и всё рассказать царю! — хрипло выдыхаю я, но получается не очень жестко, голос срывается и звенит, как у пацана.

— Тебе, господин, не поверят.

— Почему?

— Ты уже вычеркнут из списков тех, кому можно доверить судьбу Руси. Ты —изгой. Демоны постарались очернить тебя заранее.

— Не понял, Борис доверял им, а они свою игру вели?

Кивает.

— Значит, нам не спасти царя?

— Нет.

— Зачем ты мне всё это рассказала?

— Мы хотим, чтобы ты был готов к инициации и прошел ее не как положено… — смотрит на меня огромными глазищами. — Мы — язычники — сами проведем твою инициацию — настоящую. Только никто не должен знать. Иначе…

Дверь резко распахивается. На пороге стоит мужчина в синем сюртуке и коричневых брюках, на ногах — сапоги.

— Негоже сыну боярина расхаживать в панталонах перед служанкой!

По внешнему виду, царственной осанке понимаю, что передо мной хозяин дома — мой отец.

Глава 3

— Доброе утро, Дмитрий Тимофеевич, — обратился ко мне отец, и я начал скрупулезно искать у себя в мозгу информацию о том, как же звали отца того парня, в чьем теле я застрял навечно. К моему сожалению, сам парень так и не подавал признаков жизни, не желал мне помогать.

Ну, Тимофей, это понятно, а вот отчество?

Казалось, время остановилось, потому что князь сделал шаг в комнату, переступил порог и сморщил лицо. Стоящий в комнате запах настоек, которыми меня пичкали, пока я был в отрубе, вернее, лечили, и пота, которым пропиталось постельное белье, лежащее в сундуке у ног Дуняши.

— Елена, а тебе не стыдно? — отец поднимает глаза, вцепляется в пунцовое личико девицы.

Я же отмечаю про себя, что девушка вовсе не Дуняша. Ничего, имя Елена ей тоже подходит.

— Тимофей Романович, простите. Не знаю, как так вышло, я зашла проверить господина, а он уже на ногах стоял. Вопросы разные задавал…

На этом моменте напрягся и покраснел я. Если Елена сейчас озвучит мои вопросы, то вопросы ко мне возникнут у бати. А мне не хотелось бы отвечать на них до тех пор, пока в мою больную голову не вернется сознание младшего Трубецкого.

Я закашлялся. Не для того, чтобы отец меня пожалел, а чтобы не спрашивал более ничего, понимая, что ответить не смогу.

— Кашляет почему? — отец смотрит серьезно на девушку, будто ее обвиняет во всем.

Я же показываю на постельное белье, и едва слышно говорю:

— Постельный клещ.

— Клещ? — Тимофей Романович, прослуживший всю сознательную жизнь боярином и воеводой вцарствование Ивана Грозного и его преемников, принадлежавший к роду князей Трубецких, округляет глаза, не понимая смысл моих слов.

Похоже, у них тут клещи не водятся.

На выручку приходит Дуняша, она же Елена:

— Господин Дмитрий Тимофеевич изволит говорить о клещах, которые живут в постельном белье. Я унесу поскорее, — подхватывает сундук, несет к дверям.

Я же думаю о том, что ноша ее не легка, но девушка абсолютно не применяет силу, чтобы справиться с ней.

Отец подходит ко мне непозволительно близко, останавливается в двух шагах от меня, разглядывает.

Сильный уверенный в себе.

На нем кафтан из богатого темно-синего бархата, украшенный узорами из золотых нитей, с поясом, закрепленном на талии. На плечах меховая накидка, символ статуса и защита от холода, которого я совсем не ощущаю. Этот наряд придает князю величественности.

Его лицо с суровыми чертами и внимательными глазами, выражает спокойствие и мудрость, которые стали отличительной чертой людей его круга. Борода и усы аккуратно подстрижены, а волосы русые густые.

Для полного портрета не хватает шапки, украшенной мехом и пером, символами власти и происхождения, — усмехаюсь я.

Отец долго смотрит на меня выразительными голубыми глазами

Я же молчу, оробев совсем. Отец выражает своим видом достоинство и спокойствие, видно, что привык к ответственности и принятию важных решений, как в управлении землями, государевой службе, так и в воспитании домашних.

Не могу сказать ни единого слова, чтобы я ни сказал, будет выглядеть как оправдание — позволил уложить себя надолго в постель, не ходил на учебу, исхудал, чуть не умер, выгляжу как задохлик, а не сын уважаемого человека, но самое главное, не оправдал надежд рода — профукал магию. Непредназначенная для воскрешения магия огня вся ушла, безвозвратно, похоже.

— Ты мой сын, кроме тебя и Меркурия у меня никого нет, — чувствую,