Читать книгу "Дом на солнечной улице - Можган Газирад"

с половиной тысяч лет монархии в Иране, – сказал он. Он указал на луну. – Смотри, Можи! Видишь его? Его великолепные глаза, его бороду, его тюрбан?

Он продолжил скандировать вместе с невидимыми призрачными соседями, которые кричали те же слова. Лейла и Саба повторяли за ним. Каждый раз, когда они кричали, из их ртов вырывались облачка пара. Они были восторженны и полны счастья, и их чувства плыли по воздуху, разрывая ночь радостными криками. В ту ночь я впервые услышала имя Хомейни. Человек, чье лицо будто бы отображала луна, человек, который кардинально изменит жизни всех иранцев.

Мы стояли на крыше, дрожа от холода, пялясь на луну и отчаянно пытаясь разглядеть лицо Хомейни. Возможно, они видели в центре нос, бороду в нижней части, сверху выемку темного тюрбана и глаза, спрятанные под лохматыми бровями. Может, они все это видели, может, нет. Но я слышала, как они смеются и обсуждают это между лозунгами. Все это время Мар-Мар, крепко прижавшись ко мне, держала меня за руку. Хоть она и была на год младше, терпения у нее было, как у старика. Когда скандирование затихло, она подвинула голову к моему уху и прошептала:

– Можи, я ничего не видела, а ты?

– Я тоже. – Я пожала плечами. – Но, может, мы увидим, когда повзрослеем.

Думаю, не только мы в ту ночь пытались высмотреть на луне лицо. Мы, конечно, не были первым народом, что изобрел этот феномен. Возможно, китайцы видели своих принцев и принцесс в луне, называя их полнолунием полнолуний до нас. Это имя прошло по полным опасностей тропам глубоких расселин и горних высей с востока на запад, было переведено на арабский и стало Бадр аль-Будур. Возможно, арабы не могли в одну прекрасную ночь ни с того ни с сего написать сказки «Тысячи и одной ночи». Они, должно быть, слышали истории от Самарканда до Шираза и Багдада, пока наконец один изобретательный рассказчик не собрал их вместе и не пересказал певучим голосом девушки в отчаянном положении, чтобы те навечно поселились в сердцах и мыслях восточных людей. Возможно, мы были не единственным народом, кто в отчаянье запустил руку в темные глубины колдовства или вознесся в небо, чтобы набросать облик героя на луне. Так работало человеческое воображение.

Шах на лошади

Потом вышел вперед персидский мудрец и, облобызав землю перед царем, представил ему коня из чернейшего дерева, инкрустированного золотом и драгоценными камнями, оседланного и взнузданного, как подобает царскому коню.

«Рассказ о коне из черного дерева»

Баба́ рассердило «лунное видение» той ночью. Его не впечатлило, что Реза взял нас на крышу смотреть на – по его словам – такую чушь. Он не стал сразу же высказывать свое недовольство, но, как я узнала позже, еще до рассвета ушел в военную часть и попросил мама́н уехать из дома ака-джуна как можно раньше.

Когда я проснулась тем утром, в Тегеране шел снег. Снежинки собрались в уголках французских окон гостиной, скрадывая прямые углы оконных стекол мягкими белыми изгибами. К завтраку мама́н расстелила на ковре белую скатерть, а сверху положила лепешки наан, сыр ликван и разные сваренные Азрой джемы. Азра села возле самовара, чтобы разливать всем чай. По утрам она редко бывала в хорошем настроении, и то утро не стало исключением. Мама́н выловила несколько целых смокв из вазочки с джемом и положила в мисочку передо мной.

– Намажь на наан-о панир[6] и съешь после чая.

Мне не нравилось, когда мелкие семечки смоквы размазывались по хлебу. Они застревали между зубов, а я терпеть не могла чистить зубы после завтрака. Я откусила хлеба с сыром, отказываясь добавлять смоквы.

Она разрезала пару пополам и сказала:

– Надо съесть, Можи. Это полезно для здоровья.

На ней была сапфировая рубашка-дашики – подарок, который ака-джун привез из Мекки. Она не отрывала от меня взгляда ореховых глаз в ожидании, когда я проглочу инжир.

Я подняла половинку за хвостик и сказала:

– Но я уже наелась, мама́н. У меня уже живот болит. – Мама́н покачала головой. Ничего не оставалось, кроме как засунуть оплывшую полусферу в рот.

– Ты разбаловала девчонок, будто они шахские дочери из Мраморного дворца! – проворчала Азра.

Мама́н бросила быстрый взгляд на Азру и впихнула другую половинку мне в рот.

– Они просто привередливы в еде. Никак особенно я их не воспитывала.

– Не вредничай, Можи. Нужно доесть инжир, – сказала Лейла. Моей прямолинейной тете было семнадцать, и она только заканчивала старшую школу. В ее блестящих кудрявых волосах виднелись всполохи карамели. Она была обладательницей самой бледной кожи среди всех сестер и почти всегда носила брюки, которые прикрывали лодыжки и скрывали худое тело. Она внимательно следила за волнениями в стране и не боялась высказывать свое мнение мужчинам в доме. Хотя ака-джун никогда сам не ходил в школу, он хотел, чтобы дочери получили высшее образование и поддерживал их решение поступить в университет. Среди его дочерей Лейла была самой амбициозной и хотела стать врачом. Она усердно училась, чтобы подготовиться к экзамену в медицинский следующим летом.

– Люди из разных городов сообщают, что видели лицо аятоллы Хомейни на луне. – Лейла перевернула страницу утренней газеты, чтобы продолжить чтение статьи с главной страницы.

– Лейла-джан, неужто в газете нет ничего получше? – спросила мама́н.

– Есть, – сказала Лейла, складывая газету, – но неужто вы не хотите знать, что творится в стране?

– Конечно, хочу, – сказала мама́н, – но это не новости. Это ложь, постыдный трюк для эксплуатации чистой привязанности народа.

Саба бросила на мама́н быстрый взгляд, но ничего не сказала. Она была на год младше Лейлы, держалась сдержанно и редко присоединялась к жарким политическим спорам. А вот подобрать к своим макси-юбкам красивые серьги она никогда не упускала возможности, даже в ленивые летние деньки.

Мне было слишком мало лет, чтобы понять, что мама́н говорит Лейле, но по жестам теть и мамы я догадалась, что никто не хочет за завтраком обсуждать вчерашнюю ночь. Я встала и стряхнула крошки со своего вязаного шерстяного платья. Когда я побежала к двери, мама сказала:

– Ты куда, Можи? Ты не доела инжир.

– Я хочу пойти в комнату ака-джуна.

В холодные месяцы, когда дел в саду было немного, ака-джун вставал по утрам до рассвета и шел по Солнечной улице купить газету и пару свежеиспеченных лепешек наан на завтрак. Дважды в неделю он шел в свою стекольную мастерскую на Большом