Читать книгу "Золотое сердце Вавилона - Наталья Николаевна Александрова"

мне мог что оставить?

После смерти отца прошло несколько лет, завещание давно потеряло силу. Да и не могло после него остаться ничего ценного. Как я уже говорила, жили мы бедно. Отец работал инженером-наладчиком, в моем детстве много ездил в командировки, потом перестал, потому что, по его собственным словам, все развалилось и нечего стало налаживать. Так, перебивался кое-как. Мать же никогда толком не работала, то есть чтобы получать серьезную зарплату. То брала группы продленного дня, то вела при ЖЭКе кружок мягкой игрушки, была даже какое-то время приемщицей в химчистке и администратором в зубной поликлинике. Вечно она пилила отца, что в доме нет денег. А он отмалчивался, только иногда, когда она очень уж расходилась, говорил тихо: «Таня…» – и она почему-то успокаивалась.

Я тупо смотрела на письмо, пока меня не осенило, что сегодня как раз двенадцатое июня, так что нотариус Винетутов ждет меня в три часа. А сейчас уже четверть третьего. Улица Восстания отсюда не так далеко, успеть можно. И даже паспорт у меня в сумочке оказался совершенно случайно, забыла выложить. Хорошо, что свекровь не видит, она вечно ругается, что я документы с собой таскаю…

Выходит, хорошо, что меня уволили, а то Зойка, стерва рыжая, ни за что не отпустила бы с работы. Я причесалась, подкрасила губы и поспешила на улицу Восстания.

В приемной нотариуса было жарко и душно.

Вдоль стены стоял диван, обитый потрескавшейся искусственной кожей, и несколько жестких офисных стульев. Над диваном висела репродукция картины – море, покрытое барашками волн, бригантина, скользящая по этим волнам под всеми парусами, а над ней – летящие в неизвестном направлении дикие лебеди.

На диване, на разных его концах, чтобы случайно не соприкоснуться, сидели мужчина и женщина и смотрели в разные стороны. По всему было видно, что это муж и жена в последней стадии развода. Между ними чувствовалось такое напряжение, что воздух потрескивал, как перед грозой.

На стульях сидело еще несколько человек, все были очень озабочены. Еще одна озабоченная женщина быстро ходила по приемной взад-вперед, как тигр в клетке, и то и дело нервно поглядывала то на часы, то на дверь нотариуса.

Вдруг эта дверь приоткрылась, оттуда выглянул серьезный молодой человек с розовыми, светящимися на солнце ушами и внимательно оглядел приемную.

– Я, я! – бросилась к нему нервная женщина. – Я первая! Я уже давно жду!

– Фамилия? – осведомился, судя по всему, помощник нотариуса.

– Курослепова! Я записывалась на двенадцать…

– Обождите! – молодой человек бесцеремонно отодвинул ее от двери. – Вас вызовут! А Гусакова есть?

Все завертели головами. Даже муж и жена на диване взглянули друг на друга.

– Я Гусакова! – призналась я, сделав шаг вперед.

– Заходите! – молодой человек чуть отступил в сторону, приглашая меня в кабинет.

– Как же так? – возмущенно запыхтела нервная женщина. – Она только что пришла и уже заходит, а я записывалась на двенадцать и все еще дожидаюсь…

– Вас вызовут! – и молодой человек громко захлопнул дверь у нее перед носом.

Я оказалась в кабинете нотариуса.

Нотариус выглядел как-то странно. Казалось, он не родился и вырос, как все остальные люди, а был создан искусственно путем сложения двух разных людей. Причем сложили их не очень аккуратно, наспех, должно быть, перед самым Новым годом.

Правая половина нотариуса была спокойная и неторопливая. Правая рука, как и положено, спокойно лежала на столе, придерживая стопку документов, правое плечо было неподвижно, в нем ощущалось чувство собственного достоинства. Левая же сторона была какая-то суетливая и беспокойная: рука то и дело подергивалась, пальцы нервно барабанили по столу или вдруг снимали с пиджака невидимую пушинку. Даже левое плечо то и дело приподнималось, словно выражая недоумение.

Но заметнее всего разница левой и правой половин проявлялась в лице нотариуса. Правая сторона была неподвижна и спокойна, как лесное озеро на закате, левая же непрерывно гримасничала – уголок рта то приподнимался, изображая кривую усмешку, то печально опускался, щека подергивалась, левый глаз хитро щурился или смущенно опускался. Даже цвет глаз был разный: правый – блекло-голубой, левый – откровенно карий.

– Борис Борисович, вот госпожа Гусакова, – доложил нотариусу его помощник и отступил в сторону, чтобы шеф мог меня как следует разглядеть.

– Очень, очень рад! – проговорил тот, вежливо приподнимаясь мне навстречу.

Точнее, только его левая, суетливая половина сделала попытку подняться, но правая ее удержала. Видимо, посчитала, что это ниже ее достоинства.

– Да, мне пришло вот это письмо, – проговорила я, положив перед нотариусом злополучный конверт. – Но я думаю, это какая-то ошибка… вряд ли это…

– Позвольте… – нотариус взял письмо, пробежал его глазами и взглянул на меня своим правым, солидным глазом. – Нет никакой ошибки. Все правильно. Я пригласил вас для того, чтобы ознакомить с завещанием вашей родственницы, госпожи Вальдшнеп.

– Вальдшнеп? – удивленно переспросила я. – По-моему, это такая птица…

Что-то такое говорил муж про тургеневские «Записки охотника», к нему завуч как раз прислала проверяющего из роно на этот урок. Вот там, у Тургенева, они все стреляли вальдшнепов.

– Насчет птицы ничего не знаю, – правая половина лица нотариуса строго нахмурилась, посчитав мое замечание неуместным, левая же ехидно ухмыльнулась. – Валерия Львовна Вальдшнеп, моя клиентка, оставила законное распоряжение, поручив мне разыскать свою племянницу Антонину Алексеевну Гусакову, то есть вас, и ознакомить ее, то есть вас, со своей последней волей…

– Но у меня никогда не было тети с такой фамилией! – перебила я нотариуса. – Если на то пошло, у меня вообще не было никакой тети. И дяди тоже. У меня из родственников только мать…

Тут я запнулась, припомнив, как мать орала в трубку, чтобы я оставила ее наконец в покое, что она меня знать не желает.

– Насчет дяди ничего не скажу, – строго проговорила правая половина нотариуса. – А последняя воля вашей тети Валерии Львовны заключается в том…

Он (точнее, его правая половина) неторопливо достал очки в тонкой золотистой оправе, водрузил их на нос, придвинул к себе документы, которые аккуратной стопкой лежали справа на столе, и строгим, официальным голосом зачитал:

– «Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Вальдшнеп Валерия Львовна, завещаю принадлежащий мне на правах собственности антикварный магазин, расположенный по адресу: Шестая Советская улица, дом семь, а также находящуюся в том же доме квартиру своей племяннице Гусаковой Антонине Алексеевне…» Вы – Антонина Алексеевна Гусакова? – осведомился нотариус, оторвав взгляд от завещания и подняв его на меня.

– Да, это я… – пролепетала я, потрясенная услышанным, и положила перед ним паспорт.

– Все верно. – Он перелистал страницы паспорта (правой рукой, конечно), тщательно сверил фотографию с оригиналом и вернул