Читать книгу "Медвежья пасть. Адвокатские истории - Алексей Ходорковский"

Игорь не шевелится. Все, конец. Вой окончен. Вой неравный, подлый. Вой преступника с жертвой.

Перед выходом чемпионских пар мы с Артемьевым сели перекусить в кафешке под трибунами. Обстановка была торжественная. Вокруг сновали боксеры и тренеры. Болельщики были улыбчивы и доброжелательны. Примятые носы и пружинистая походка выдавали принадлежность публики к боксу.

— Костя, что-то тишина на фронтах. Так активно начинали, вся Петровка на ушах стояла, а сейчас следователь от меня нос воротит. Похоже, у него слова кончились… Неужели висяк?

— Леш, даже не знаю, что тебе сказать. Клиенты теребят?

— И клиенты теребят, и «за державу обидно». Рабочие же версии были. Есть что-нибудь новенькое?

— Новостей много. Свидетеля нашли. Житель соседнего дома из театра возвращался в день убийства. Проходил по детской площадке напротив дома Изотовых. Выяснили все в театре, провели эксперимент. Установили время прохода театрала: 23 часа плюс-минус 5–7 минут. Он видел выходящего из подъезда мужика, немного сбоку. Достаточно внятно описал приметы: выше среднего роста, широкие плечи, сутулится. Возраст — за 50. Походка тяжелая, шел медленно, смотрел вниз, под ноги. Цвет волос неясен, была кепка либо шляпа. Увидев нашего свидетеля, развернулся и ускорил шаг. Одет был в коричневый длинный плащ, темные брюки. Обувь в поле зрения не попала.

Мы, Леш, отработали весь подъезд. Опросили всех, даже командировочных и отдыхающих вне города жильцов. Такой мужик в подъезде не живет. Возможно, это и есть наш искомый злодей. Но лица свидетель не видел. Опознание провести сложно, сам понимаешь, если только одежду найдем. Провели обыски у Юнисова в Иркутске и Омске, там его первая жена живет. Похожего плаща и самородка не нашли. Зацепиться не за что. У Тамма обыск тоже ничего не дал. Юнисов ведет себя совершенно спокойно, выдал нам четкое алиби. В день убийства был в Омске у бывшей жены. Общался с сыном и внуками. Проверили, все подтвердилось. Даже детей допросили с педагогом. Руслан — довольно частый гость в Омске, так что алиби железное.

Два месяца бригада угрозыска транспортной милиции проверяет все железнодорожные и авиабилеты в Москву и близлежащие города на имя Юнисова. Результат отрицательный. Проверяли все служебные билеты для летчиков — ничего. Никакой зацепки. Даже в Москву его вызвать не можем, допрашиваем в Иркутске. По Валере Тамму работают две бригады из убойного отдела МУРа. Алиби. Он в интересующий нас вечер был с дочкой у матери в Шатуре. Играли в лото с соседями до часу ночи. Там же и заночевал. Десяток свидетелей. Из квартиры не выходил ни разу. По оперативным каналам отработали все «залетные» воровские бригады, работавшие в эти дни в Москве. Результат нулевой. Да и не похоже на воров. Взлома нет, подбора ключей тоже нет. Изотов дверь сам открыл. В доме было полно украшений, денег, валюты, дорогой техники — ничего не взяли.

— Костя, а что с золотым самородком? Ведь Инга дома его не нашла.

— Самородок исчез. Возможно, он украден из квартиры убийцей. Перед отъездом Инги в Прибалтику самородок стоял на своем обычном месте в квартире — на рабочем столе Игоря Николаевича. Мы провели обыски у Изотова во всех адресах проживания и работы — самородка нет.

— А что говорит Юнисов про это золото?

— Заявил, что самородок не видел с тех пор, как подарил его Изотовым.

— А про диссертацию спрашивали?

— Да, я сам его допрашивал трижды. Полностью подтверждает слова Инги Изотовой.

— Убийство, конечно, отрицает?

— Леш, ну об этом ты мог бы и не спрашивать. Говорит, что он старый, опытный летчик, ордена имеет. Всегда защищал и оберегал чужие жизни и руку поднять на человека не может. Обещал жаловаться на нас: преследуем, мол. Отрабатывали и другие второстепенные версии, не хочу тебя перегружать — пусто.

— Костя, какие планы?

— Продолжаем изучать видеозаписи с похорон и поминок, устанавливаем личности присутствующих. Проверяем каждого, алиби изучаем. Пока ничего интересного. Зацепиться не за что. Хотим с бригадой в Светлов на полигон съездить, где бывал Игорь Николаевич, с людьми поговорить, может, кто чего интересного расскажет. Там ведь и Юнисов появлялся. Хочешь с нами махнуть? Говорят, грибов море, никто не собирает, территория закрытая.

— А пустят меня? Допуск же нужен.

— Пустят, пустят, я узнавал. Мы же не в промзону едем, а в жилой поселок. Там никаких секретов нет. Игоря наверняка все знали. Генеральный все же. Вот мы у костра под уху и поболтаем. Глядишь, и зацепимся за что-нибудь.

Кофе допили. Из зала стали слышны удары боксерских перчаток и звуки гонга. Перебрались на трибуны. На ринге работали тяжи. Нас увлекла интрига боя. О деле больше не говорили.

* * *

Начало XX века «Товарищество чайной торговли Конон Боткин и сыновья» встретило на подъеме. Мануфактура и драгоценные металлы по-прежнему обменивались у китайцев на чай. В поселке Кяхта, недалеко от Угры, Боткины открыли торгово-обменный пункт. Место было облюбовано удобное, на самой границе России и Китая. Район состоятельных людей. Контора Боткиных возвышалась над домами и была видна издали. Вечерами огни светили празднично и ярко. Все как будто замирало в царстве холода и ветров. Братьев здесь почитали за честность и богатство. Чай перевозили в центр России на лошадях, в больших коробах из толстой кожи, китайцы их «цыбиками» называли.

Солнце изредка разбрасывало разноцветные лучи над разбитой тропой. Чаще снег, дождь и ветер мешали лошадям и возницам. Но бесчисленные чайные караваны шли и шли через Сибирь. Крепло и развивалось дело Боткиных.

Дмитрий Кононович пошел на компромисс, стал помогать брату и прекрасно совмещал работу в торговом амбаре со своим главным и нелегким делом толкового и любящего собирателя. Его неудержимо влекло к живописи. Каждую картину он изучал, облюбовывал и не покупал зря. К 1915 году картинные комнаты Дмитрия Боткина были известны всей Москве. Вечера у Боткиных на Покровке были очень уютными и модными среди почитателей живописи.

7 ноября (25 октября) 1917 года произошла Октябрьская революция. Сыновья Дмитрия Кононовича разделили пополам художественное наследие отца, не дожившего до этих смутных дней.

После этого было многое: Сергей Дмитриевич, профессиональный дипломат, вывозит свою часть картин через Константинополь и Берлин во Францию. Теперь можно и вздохнуть спокойно. Не торопясь, с чувством и расстановкой продает он картины местным музеям, а на вырученные деньги в достатке проживает в Париже до середины XX века. Умирает Сергей Дмитриевич в преклонном возрасте, пережив на несколько лет свою любимую жену.

У Петра Дмитриевича — другая судьба… Он остается в России и, прекрасно понимая революционный запал новой власти, незамедлительно передает все ценности в Московский музей изящных искусств. Все, кроме самородка.

«Почему не уехал вместе с братом?» — этот вопрос не раз задавал себе Петр Дмитриевич. Возможность такая была, но он ей не воспользовался. Любил Россию?! Боялся менять устоявшийся уклад жизни? Не верил в серьезность грядущих перемен? В итоге изменилось все, чего он менять не хотел, да еще и брата потерял, не получив от него ни единой весточки из-за границы.