Читать книгу "Цирцея - Мадлен Миллер"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда я пойду. С тобой ведь… все будет хорошо?
– Вполне. Как тебя зовут?
– Цирцея.
Он, кажется, слегка улыбнулся? А может, я льстила себе. Меня бросало в дрожь – столько я совершила поступков, больше, чем за всю свою жизнь. Я оставила его, пошла обратно по обсидиановым коридорам. Боги в пиршественном зале всё пили да смеялись, полулежа друг у друга на коленях. Я наблюдала за ними. Ждала, что кто-нибудь отметит мое отсутствие, но нет, никто и внимания не обратил. С чего бы? Я ничто, камешек. Обычная девочка-нимфа, одна из тысячи тысяч.
Незнакомое чувство нарастало во мне. В груди словно пчелиный рой гудел, почуявший оттепель. Я пошла в сокровищницу отца, полную сверкающих богатств: золотых кубков в форме бычьих голов, ожерелий из лазурита и янтаря, серебряных треножников, точеных кварцевых чаш с изогнутыми, как лебединые шеи, ручками. Больше всего мне нравился кинжал с мордой львицы, вырезанной на рукояти слоновой кости. Один царь преподнес этот кинжал отцу в надежде заслужить его расположение.
– И заслужил? – спросила я как-то.
– Нет, – ответил отец.
Я взяла кинжал, пошла в свою комнату. Бронзовое лезвие поблескивало в свете свечи, львица скалила зубы. А снизу была моя ладонь, мягкая, без линий. Ни шрама не останется на ней, ни гноящейся раны. Ни малейшего следа прожитых лет. Я поняла, что не боюсь предстоящей боли. Иной страх захватил меня: вдруг клинок ничего не порежет? Пройдет сквозь руку, будто погружаясь в туман.
Но этого не случилось. От соприкосновения с лезвием плоть раздалась, и меня пронзила горячая серебристая молния боли. Кровь потекла красная, я ведь не обладала дядиной силой. Рана долго кровоточила, но в конце концов стала затягиваться. И пока я сидела, смотрела на нее, в голове моей возникла новая мысль. Простейшая, неловко даже говорить, – так ребенок осознает, что его рука принадлежит ему. Но я ведь и была тогда ребенком.
Мысль вот какая: жизнь моя проходит во мраке глубин, но я не темная вода. Я существо, в ней обитающее.
Проснувшись, Прометея я уже не застала. Золотую кровь стерли с пола. Дыру от наручников в стене запечатали. Сестрица-наяда рассказала новость: Прометея доставили на одну из зубчатых вершин Кавказа и там приковали к скале. Орлу приказано прилетать каждый день, выклевывать Прометееву печень и съедать еще не остывшей. Чудовищное наказание, говорила сестрица, смакуя подробности: окровавленный клюв, разодранная печень, вырастающая вновь лишь для того, чтоб ее вырвали снова. Представляешь?
Я закрыла глаза. Надо было принести Прометею копье, какое-то оружие – он мог бы пробить себе путь к свободе. Глупости. Оружие ему не нужно. Он сам сдался.
Разговоров о постигшей Прометея каре хватило едва ли на месяц. Какая-то дриада ткнула грацию шпилькой. Мой дядя Борей и олимпиец Аполлон влюбились в одного смертного юношу.
Я дождалась, пока дядья на минутку перестанут судачить.
– Есть новости о Прометее?
Они сдвинули брови, будто я предложила им блюдо с протухшей едой.
– А какие могут быть новости?
Моя порезанная ладонь болела, но следов на ней, разумеется, не осталось.
– Отец, Зевс когда-нибудь отпустит Прометея?
Сидевший за шашками отец покосился на меня:
– Только если взамен возьмет что-нибудь получше.
– Что, например?
Отец не ответил. Чья-то дочь превратилась в птицу. Борей и Аполлон поссорились из-за своего возлюбленного, и тот погиб. Возлежавший на пиршественном ложе Борей хитро улыбнулся. Факелы затрепетали от его порывистого голоса.
– Думаете, я отдал бы его Аполлону? Слишком хорош для него такой цветок. Я дунул, и диск отлетел парню в голову. Проучил олимпийского хлыща.
Дядья расхохотались, и в этом хаосе звуков слышался дельфиний писк, тюлений лай, шлепки воды о камни. Мимо прошли нереиды, белые, как брюшко угря, – они направлялись домой, в свои соляные дворцы.
Перс кинул в меня миндальным орехом:
– Да что с тобой такое происходит?
– Может, она влюбилась, – сказала Пасифая.
– Ха! – Перс расхохотался. – Отец и замуж-то ее не может выдать. Поверь, он пытался.
Мать, полуобернувшись, взглянула на нас поверх изящного плечика:
– Ну хоть голос ее слушать не приходится.
– Я заставлю ее говорить, смотрите.
Перс ущипнул меня за предплечье и покрепче стиснул пальцы.
– Ты слишком долго пировал, – смеялась над ним сестра.
Перс вспыхнул:
– Да она просто чокнутая. Прячет что-то. – Он обхватил мое запястье. – Что ты там все время таскаешь? Держит что-то. Разожми-ка ей руку.
Пасифая один за другим отогнула мои пальцы, исколов своими длинными ногтями.
Они уставились на мою ладонь. Пасифая плюнула.
– Пусто.
* * *
Мать принесла очередного детеныша, мальчика. Отец благословил его, но ничего не напророчил, и тогда она огляделась по сторонам: кому бы отдать? Однако тетки, уже умудренные опытом, руки протягивать не спешили.
– Я его возьму, – сказала я.
Мать фыркнула было, но ей уж очень хотелось похвастать скорее новой нитью янтарных бус.
– Прекрасно. Хоть какая-то польза от тебя. Будете вместе кудахтать.
Ээт – так отец нарек мальчика. Орел. Тельце его было теплым, как нагретый солнцем камень, и нежным, как бархатистый лепесток. Милее ребенка свет не видывал. Он пах медом и едва разведенным огнем. Ел из моих рук, не вздрагивал от моего тонкого голоса. Он засыпал под мои сказки, свернувшись и уткнувшись мне в шею, и больше ничего не хотел. Мы не расставались ни на минуту, я задыхалась от любви к нему, да так, бывало, что и говорить не могла.
Он, кажется, тоже меня полюбил – вот уж и впрямь чудо. Первое его слово было “Цирцея”, а второе – “сестра”. Мать, наверное, взревновала бы, если б обратила внимание. Перс и Пасифая следили за нами: начнем мы воевать? Воевать? Нас это не интересовало. Ээт получил у отца разрешение покидать дворец и отыскал для нас пустынное местечко на морском берегу. Маленький блеклый пляж, где едва пробивались деревца, но мне он казался огромным, пышным девственным лесом.
Ээт вырос в мгновение ока, меня перерос, а мы всё ходили за ручку. Как любовники, насмехалась Пасифая. Некоторые боги с братьями и сестрами спят, и мы, может, из таких? Я сказала: раз думаешь об этом, сама уже, видно, так и сделала. Неуклюжее оскорбление, но Ээт рассмеялся, и я почувствовала себя находчивой, как Афина, блистательная богиня остроумия.
Потом будут говорить, что это из-за меня Ээт вырос странным. Доказать обратного не могу. Но помню, он был странным с самого начала, не похожим ни на кого из знакомых мне богов. Еще в детстве он, кажется, понимал нечто такое, чего не понимали другие. Знал по именам чудовищ, обитавших во мраке морских впадин. Знал, что настой из трав, который Зевс влил Кроносу в глотку, называется “фармакон”. Эти травы могут творить чудеса, и многие из них растут там, где пролилась кровь богов.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Цирцея - Мадлен Миллер», после закрытия браузера.