Читать книгу "Всешутейший собор - Лев Бердников"

Однако Эмин вымышлял не только в «изустных рассказах» и творимой им литературе, но и в трудах по истории. Речь идет прежде всего о его «Российской истории жизни всех древних от самого начала России государей…» (Т. 1−3. СПб, 1767−1769), обратившей на себя внимание книгочеев обилием ошибок и неточностей. Труд этот наполнен ложными ссылками на показания историков и на никому не известные летописи. Чтобы подтвердить свои, часто весьма спорные, утверждения и голословные факты, Эмин ссылается на выдуманные им источники, для вящей убедительности указывая при этом несуществующие том и страницу. Что это, как не «синдром Мюнхгаузена» – Мюнхгаузена от науки, стремящегося ошеломить читателя глубиной знаний и широтой эрудиции, оставаясь на деле недобросовестным дилетантом? Исторические анахронизмы, искажение географических имен и понятий дополняют представление о научной «ценности» «Российской истории…», вызвавшей уничтожающие сатирические стихи литератора М.Д. Чулкова в журнале «И то и сио» (1769):

Кто цифров не учил, по летописистроитИ Волгою брега Санктпетербургскимоет, —Дурак.Кто взялся написать историюбез смыслаИ ставит тут Неву, где протекаетВисла, —Дурак.

Как историк Эмин снискал себе сомнительную славу «лживца», и именно поэтому этот его труд, в отличие от других его сочинений, ни разу не переиздавался и был вскоре благополучно забыт.

Зато сокращенный перевод («переделка») сочинения Г.А. Бюргера пользовался в России исключительной популярностью и в XVIII – первой четверти XIX века выдержал по крайней мере пять изданий (1791, 1797, 1804, 1811 и 1818). В качестве заглавия книги переводчик (а им был известный сатирик, имитатор и пародист Н.П. Осипов) использовал известную народную пословицу: «Не любо – не слушай, а лгать не мешай», адаптируя тем самым материал к российским условиям.

Примечательно, что в их русском варианте «приключения» никак не соотносились с личностью легендарного барона (здесь не упоминалось даже имя Мюнхгаузена). В книге представлено несколько героев, от лица которых ведется речь. Один из них – иноземец. Сообщается, что отец его был родом из Берна (Швейцария) и «ему было поручено иметь попечение о чистоте улиц, переулков и мостов; должность сия называлась: чистильщик улиц». Мать родилась в Савойских горах, занималась торговлей мелкими товарами, потом пристала к кукольным комедиантам, торговала устрицами в Риме, где и познакомилась с отцом героя. В Риме же наш герой «произошел… на свет к общей радости и удовольствию… родителей и там взрос и пришел в совершенные лета».

Хотя Н.П. Осипов всемерно стремился изъять из текста перевода российские реалии, они все равно выходят наружу. Откуда ни возьмись, появляются вдруг ямщики с залихватским посвистом, с которыми надо браниться на почтовых станциях, а в дороге останавливаться у каждого питейного дома, давая им на водку; герой облачается в епанчу и покупает русские розвальни; после попойки он просыпается в избе, одетый по-крестьянски, и кто-то кричит ему: «Ну, Ванько, вставай-ко да запрягай коней!»

Более того, во второй части книги описывается быт помещиков именно в русской деревне. Автор рассказывает о детстве и юношеских годах уже другого своего героя – дворянского недоросля, растущего среди крепостных крестьян и борзых собак. «Чем больше я резвился с борзыми и лягавыми собаками, – вспоминает сей герой, – чем больше дразнил и бил крестьянских ребят, тем больше получал от матери вкусных сладостей, отцу же моему делался час от часу милее. Мне было от роду 9 лет; и при таком моем малолетстве думал я, что дворянин есть от прочих людей совсем отличное творение… В сем правиле заключалися все мои мысли, с которыми я взрос и вошел в современные годы. Я гремел в карманах деньгами, когда у других не было ни копейки; я дрался, а другие должны были сносить терпеливо; я приказывал, и мне повиновались. Я сердился, и все дрожали». По мнению исследователя А.В. Блюма, здесь представлен типичный Митрофанушка и «прямая перекличка с “Недорослем” Д.И. Фонвизина» явственно обозначена. Интересно и то, что одна из гравюр, помещенная в этом издании, имеет надпись отечественного толка: «Речка Хвастунишка. Село Вралиха».

Круг источников, послуживших основой для создания книги, сочинением Г.А. Бюргера не ограничивается. Об этом прямо говорится в главе «Еще барышок. Что не долгано, то надобно добавить новым полыганьем»: «Двум авторам вздумалось описывать мои похождения». Речь идет тут, по-видимому, о каком-то еще не установленном нами иностранном оригинале, который переводчик, как говорили тогда, «склонил на наши нравы». Тем более что здесь содержатся главы, отсутствующие у Г.А. Бюргера: «Ездит верхом по морю», «Вешает шляпу и перчатки на солнечный луч», «Едва не утонул в своем поте», «Сочинитель говорит прежде своего рождения», «Родясь, выливает за окно таз с водою», «Попадает сам в котел и переваривается», «Наевшись яиц, выплевывает живых цыплят» и т. д.

Кроме того, вполне очевидно и творческое участие в издании самого Н.П. Осипова, выступающего в ряде случаев оригинальным автором. Именно ему принадлежит посвящение в книге, адресованное не какому-то влиятельному лицу (как это было принято в изданиях того времени), а «тридцати двум азбучным буквам» русского алфавита – «сильным, удивительным, великим, отменным, преполезным, и пагубным чадам человеческого остроумия». Переводчик вовсе не преклоняется перед листом печатной бумаги, прекрасно понимая, что печатное слово несет с собой не одни благодеяния. «Без Вашей [букв. – Л.Б.] помощи, – пишет он, – никакая истина изобразиться не может, равным образом и всякая ложь Вам обязана если не рождением, то по крайней мере существованием».

Слово «ложь» и производные от него настойчиво повторяются и варьируются на протяжении всего текста, настраивая читателя на нарочитую нереальность происходящего. Показательна в этом отношении главка с примечательным названием: «Обличение во лжи авторов, писавших сию книгу». Герой обращается здесь к «книгочейной публике» с изобличением во лжи сочинителей его невероятных приключений: «В повествованиях их нашел я такую мякину, что с настоящею моею пшеницею ни малейшего не имеет сходства. Большею частью выдавали они за мои похождения площадные враки». Но и сам герой предстает перед нами как неисправимый враль, восхваляющий свои несуществующие подвиги: он и себя называет «надутым ложью так, что не знал, как ею разродиться». Однако сами фантастические истории, объединенные в книгу и циклизованные вокруг фигуры говорящего лица, были отмечены печатью остроумия, находчивости и искрометного юмора, а потому создавали совсем иной образ их рассказчика, обаятельного и весьма привлекательного. «Читатели находили для себя в тех вздорах, – продолжает он, – немалую забаву. Хватали несбыточные и небывалые мои приключения с великою жадностию и хвастали тем, что их читали. Похождения мои читаны были больше и охотнее, нежели какие другие важные и полезные книги». Все это обусловило амбивалентность восприятия книги современниками: рассказчик мог оцениваться и как бесстыдный бахвал (в этом случае он становился антигероем), и как подлинный герой («творитель» оригинальных вымыслов).

В 1818 году, следом за пятым изданием книги «Не любо – не слушай, а лгать не мешай», под таким же названием выходит в свет стихотворная комедия еще одного литератора – А.А. Шаховского (1777−1846). Одно то, что Шаховской использовал популярное заглавие, говорит о его непосредственной ориентации на опыт Н.П. Осипова. И действительно, в качестве главного персонажа (антигероя) его пьесы выведен неисправимый враль Зарницкин, лишенный каких-либо привлекательных черт. Сюжет таков: Зарницкин пропадал восемь лет и теперь возвращается – согласно его собственным (обманным) показаниям – после героических ратных трудов и блестящих заграничных путешествий к своему дядюшке Мезецкому и тетушке Хандриной в их подмосковное имение. Он сочиняет самые неправдоподобные истории. То сулит «на праздничный кафтан заморского сукна не толще паутины», то распространяется о «целом возе» диковинок, которые будто бы вывез из Европы: