Читать книгу "Странная практика - Вивиан Шоу"

А вот эта мысль оказалась полезной. Расплывчатые и бесполезные мыслительные процессы Греты наконец-то соединились в нечто, близкое к дельному.

– Мьюлип, – сказала она, – а что ты имел в виду под этим «голубой огонь»?

Глава 14

Мьюлип говорил по-английски значительно хуже своего отца, однако Грета, стоя в темноте и слушая его историю, смогла все разобрать.

Гулям были знакомы практически все уголки подземелий, начиная со стоков и кончая метро, старинными пневматическими трубами для передачи депеш и многомильными техническими туннелями полуторавековой давности, опутывавшими всю столицу. Они прекрасно овладели искусством оставаться невидимыми для людей, которые регулярно посещали эти подземные пространства. Им пришлось это сделать. А слух и зрение у гулей очень острые.

Он охотился за свежей крысой для малыша Акхи (вообще-то гули не любят свежее мясо, предпочитая, чтобы оно начало чуть расползаться, но в живой здоровой крысе вряд ли окажется отрава, в отличие от дохлой) в туннеле северной ветки метро неподалеку от станции «Белсайз-Парк», когда услышал мужские голоса, которые доносились не со станционной платформы, а из-под нее. Голоса, просачивавшиеся вверх сквозь землю.

Мьюлип и раньше знал, что кое-где под метро прорыты более глубокие туннели, но они в основном были очень надежно закрыты, а порой и замурованы, а еще там было много всяких штук, от которых пахло человеком, а крыс – мало, и потому более глубокие туннели в качестве возможных обиталищ гулями не рассматривались. А в этом отнорке находились люди – и ему стало любопытно. Он пробирался по паутине вентиляционных каналов, пока не смог заглянуть в старый перекрытый нижний туннель с ржавыми стенами.

Раньше он никогда не видел в таких местах огней. Гули прекрасно видят в темноте, а люди без таких ярко сияющих огней почти моментально слепнут. Внизу были два человека, разговаривавших друг с другом, но то, что Мьюлип увидел позади них, оказалось гораздо интереснее.

– Голубой огонь, – сказал он Грете. – Голубой огонь во… фляжке? Лектриство.

Акха у него за спиной ссутулилась и теснее прижала к себе младенца. Она дрожала.

– Лектриство, – повторила она с шипением, поправляя ударение, словно это было имя какого-то страшного врага или смертельной болезни.

– Огонь в бутылке, – проговорила Грета, сосредоточенно. – В… бутылке примерно такой высоты, с торчащими со дна ногами?

Мьюлип кивнул.

– Мы его раньше видели, – подтвердил он, – голубой огонь под землей, лектриство, мы раньше его видели, все племя моего отца: оно убивает двух наших, когда тронули в туннеле то, что нельзя трогать. Голубой огонь прыгает на них, и они пляшут, и они горелые, и они мертвые.

– Бойся его, – прохрипела Акха. – Берегись.

– Но тут огонь пойман в бутылку, – продолжил Мьюлип. – В бутылке он не прыгает на людей, и они его не берегутся, как будто бояться нечего. Это колдовство.

– Это электромагнетизм, – отозвалась Грета. У нее голова закружилась при воспоминании о том, как Фаститокалон объяснял про параллели. – Эта… штука, которую ты видел. Она под городом не единственная. Есть как минимум еще одна, и та действительно колдовская. Она… стоит за всем этим – за всеми убийствами, за нападениями на ваш народ. Туда и пошли Ратвен с остальными. Сломать ее. Покончить с этим.

Акха затрясла головой, прижимая к себе малыша. Тот тихо заплакал.

– Нет! – сказала она, а потом выпалила что-то на гульском. Мьюлип ее выслушал.

– Она говорит: они сломают бутылку и выпустят огонь, и все будут плясать и гореть, – перевел он.

Грета вздохнула.

– Я могу понять, почему вы так подумали, – сказала она, – но это… оно не может жить вне своей бутылки. Оно не вырвется и никого не убьет. Оно просто погаснет, как задутая свеча, и перестанет… быть опасным, если не считать фактора ртутного отравления, о котором я сейчас не стану думать. Его необходимо отключить или сломать – одно из двух.

– Отключить? – переспросил Мьюлип.

– Да. Это надо прекратить.

– Вырубить силу? – проговорил он, словно уточняя.

– Да. Так. Отключить, обесточить, вырубить ток – как тебе больше нравится, – сказала она, замечая, как ее голос противно повышается.

– Я знаю, как.

В тусклом свете гнилушки Грета не могла рассмотреть выражения его лица так ясно, как ей хотелось бы.

– Правда? – спросила она.

– Люди в туннелях разговаривают, – объяснил он. – Я сначала не слушаю, но потом один говорит «вырубить», и я прислушиваюсь. Они говорят о силе. Говорят про силу и как ее вырубить, про коробку, которая ее питает, и где найти эту коробку, снаружи от туннелей.

Грета воззрилась на него. Если Ратвен прав и бомбоубежища устроены приблизительно одинаково, то почему они об этом не подумали? Боже, им не обязательно идти прямо в логово этой штуки, вооружившись только кавалерийской саблей и парой шелковых вуалей, это же…

– А ты не помнишь… – начала, было, она… и договаривать не понадобилось.

Он кивнул.

– Я слушаю, – сказал он. – Я очень хорошо слушаю, доктор Хельсинг. Я слышу все, что говорили, – и я помню.

– Нам надо попасть на станцию «Сент-Полз», – сказала она. – Эта штука – там. Под ней. Если это такое же бомбоубежище, то и рубильник, скорее всего, в таком же месте. Ты можешь отвести меня туда, Мьюлип? Можешь отвести меня туда прямо сейчас?

* * *

Фаститокалон неподвижно застыл в темном дверном проеме магазина на Ньюгейт-стрит, не видя под ногами знакомого тротуара: для его несколько более сложно устроенного зрения поверхность улицы была всего лишь прозрачным намеком, линией, прочерченной на многослойной диаграмме. Ему видны были и лифтовая шахта с уходящими спирально в темноту ступенями, и странная вертикальная стопка платформ станции метро «Сент-Полз», а ниже…

Ниже оказался переплетенный клубок пульсирующего голубого света, окрашивающий и заполняющий все ходы заброшенного убежища. Перемещения голубых монахов запечатлелись как петляющие и многослойные следы, похожие на звериные тропы, и Фаститокалону было видно, где именно они переползали из одной системы туннелей в другую, следуя по своим смертоносным делам, перемещаясь под городом в слепом муравьином упорстве. Голубые следы сходились к пульсирующему сердцу свечения, где затаилось то, что творило все это с ними – с безумными монахами, с жертвами убийств, с Варни и Гретой, и один только бог знает, с кем еще.

Фасс решил, что оно еще не заметило их… пока. Он тратил немало сил, поддерживая щит на Варни, Крансвелле и Ратвене, которые крались вниз по виткам лестницы, – и ничто в этом пульсирующем свете не говорило о том, что его собственное присутствие как-то ощутилось. Фаститокалон знал, что надеяться не следует, однако он прожил здесь, на шкуре мира, уже очень-очень много лет, а от некоторых человеческих привычек избавляться трудно.