Читать книгу "Полночная ведьма - Пола Брекстон"

– Я не понимаю, почему он захотел причинить тебе такую ужасную боль?

– А я понимаю, ибо знаю, против кого мы сейчас устояли.

– Ты знаешь, кто этот Темный дух?

Она медленно кивает.

– Его зовут Эдмунд Уиллоуби. Этот твой Темный дух был не просто каким-то неприметным колдуном, по мелочи балующимся спиритизмом, Лилит. Он, как и говорил, был самым могущественным колдуном своего времени. Да и всех времен.

– Это имя мне знакомо.

– Ты всегда была внимательной ученицей. Его имя наверняка упоминали наставники во время занятий.

– Он сказал, что равных ему еще не бывало. Никого. Это правда?

– Было бы трудно опровергнуть его утверждение, поскольку нынче никто не занимается Черной некромантией.

– Он оживлял мертвецов и поднимал их из могил?

– Это пытались делать все некроманты его времени, но не у всех получалось. А вот он умел оживлять мертвых, и это при том, что у него не было Эликсира, он не владел Великой Тайной, и вся магия, которую он применял, все его заклинания и обряды очень отличались от того, что знаем мы. Он был очень могуществен и потому нажил себе врагов. Его история может служить хорошим предостережением тем, кто недооценивает ту жажду власти, которую внушает некромантам Эликсир. Уиллоуби было мало того высокого положения в обществе, которое он занимал. Ему было известно, что существует магическая сила, превосходящая ту, которой обладает он сам, и он решил, что может заполучить ее.

– «Великую силу некроманта, восставшего из мертвых…

– …превосходит только сила ожившего волшебника», – Друсилла кивает, заканчивая цитату из Книги Божественной Мудрости. – Всегда было известно, что успешно оживленный некромант должен обладать феноменальной магической силой. Из истории мы знаем, что Уиллоуби велел своему помощнику оживить себя после того, как он умрет, используя Эликсир. Но у него были завистливые враги. Они подкупили помощника, и он не стал проводить необходимые обряды, чтобы оживить господина, так что Уиллоуби так и остался скитаться во Тьме. До недавнего времени.

– Теперь ему удалось вернуться назад. С помощью Стражей. Он сказал мне, что я должна выполнить его приказание. Как ты думаешь, это идея Стражей? Он ожидает, что я отдам им Эликсир?

Лицо Друсиллы серьезно.

– Будь осторожна, Утренняя Звезда. Он страшный противник. Если ему что-то от тебя нужно, он не остановится ни перед чем. Помни об этом, дитя мое, и всегда будь настороже.

И я снова слышу слова, которые прошипел мне в уши злой дух, пока мучил ее: «Я разыщу того, кто тебе дороже всего». Брэм! Он собирается добраться до меня, мучая моего милого Брэма. Когда я думаю о том, как он заставил страдать Друсиллу – а ведь она опытная ведьма, – у меня холодеет кровь. Я не могу допустить, чтобы Брэм остался беззащитен перед лицом такого существа. Не могу.

* * *

Брэм подносит руки к маленькой эмалированной керосиновой печке, которую только что доставили в его комнату. Она недорога, стара и недостаточно велика, чтобы как следует отапливать продуваемую сквозняками чердачную студию, но она будет служить ему хотя бы небольшим источником благословенного тепла. Теперь, работая, он сможет отогревать на ней свои замерзшие краски и онемевшие от холода пальцы. Поначалу ему казалось, что подобная покупка была бы с его стороны опрометчивой, ведь его финансы скудны, но он убедил себя, что она необходима.

По крайней мере, теперь, позируя мне, бедная Лилит не будет дрожать от холода.

Он поворачивается к мольберту и смотрит на незаконченный портрет. Свет масляной лампы бросает дразнящие блики на прекрасное лицо, которое он теперь так хорошо узнал. Лицо, которое он так любит. Он жаждет продолжить работу, но делать это при таком тусклом освещении было бы ошибкой. Он подходит к холсту, касается нарисованной щеки Лилит и вдруг чувствует, что он в комнате не один. Он оборачивается и с изумлением видит Лилит, настоящую, живую Лилит, стоящую в дверях.

– Брэм, прости. Я не хотела тебя пугать.

Он спешит к ней.

– Тебе незачем извиняться, ты можешь приходить ко мне в любое время дня и ночи. Но как ты сюда попала? – спрашивает он, подводя ее за руку к керосинке. – Ведь сейчас два часа ночи… Я не слышал, как ты вошла, никаких голосов… как же…

– Меня впустил Мэнган, – говорит она. – Он все еще был в своей студии и услышал мой стук. Похоже, мы все ведем ночной образ жизни…

– Последнее время мне все труднее и труднее утихомиривать свой разум, чтобы засыпать, – говорит он, ероша непослушные волосы.

– В самом деле? – Она выглядит озабоченной. – И что же так тревожит твой покой?

Он смеется и, обвив рукой ее талию, привлекает к себе.

– Ты, Лилит Монтгомери, ты тревожишь мой покой. Или я полностью поглощен тем, что пытаюсь написать твой портрет, или ругаю себя либо за то, что он мне все не удается, либо за то, что мне не удается написать ничего вообще, так как я могу думать только об одном – о тебе!

Он видит, его ответ вызвал у нее облегчение.

– Ах, вот оно что. Стало быть, это моя вина. – Она улыбается, но ее лицо вновь становится серьезным. – Брэм… мне нужно с тобой поговорить. О том… о том, что я на днях хотела тебе рассказать. Это важно. Очень важно.

Он по-прежнему обнимает ее, но удерживается от искушения поцеловать в губы, чувствуя, что сейчас для этого неподходящий момент.

– Вряд ли бы ты тайком ушла из дома ночью, чтобы навестить меня, если бы у тебя не было для этого веской причины. Позволь мне снять с тебя пальто. Как видишь, я прислушался к велениям времени и купил обогреватель! – Он показывает на пузатую керосинку, но Лилит так и не снимает шапки и не расстегивает пуговиц зимнего пальто.

– Мне надо кое-куда тебя отвести. И кое-что показать. Я не смогу ничего объяснить, пока мы не приедем туда. Прошу тебя, поедем.

– Конечно. – Он кивает, торопливо надевает свои легонькие пальто и шляпу и берет ее за руку. Быстро и тихо они спускаются по лестнице и выходят на улицу, где их уже ждет кеб. Они садятся в него и молча едут по пустынным улицам. Весь Лондон спит. Тусклый свет газовых фонарей едва пробивается сквозь клубящийся вокруг них ледяной туман. Он так густ, что приглушает даже цоканье подков лошади, впряженной в наемный экипаж и везущей его на север. Брэм не имеет ни малейшего представления о том, куда его везет Лилит. Не может он и подобрать каких-то успокаивающих слов, чтобы унять ее тревогу, поскольку понятия не имеет, что привело ее к нему в этот ночной час. Он крепко сжимает руку и то и дело подносит ее к губам, но она все равно ничего не говорит, только прижимается к нему теснее и не отрываясь глядит в окно на молочно-белый туман.

Наконец извозчик останавливает лошадь и открывает им дверь. Лилит платит ему, велит подождать и через высокие чугунные ворота ведет Брэма на кладбище. Туман стал еще плотнее, а газовых фонарей здесь меньше, так что вход на кладбище кажется воротами в другой, потусторонний, мир. Вокруг темнеют статуи и надгробные камни. Морозный и влажный ночной воздух одел ветви и колючки растущих здесь многочисленных тисовых деревьев инеем, и они кажутся седыми. Положенные на могилы цветы тоже покрылись льдом и скоро умрут. Туман искажает все звуки, даже уханье невидимой совы, протестующей против присутствия неожиданно вторгшихся сюда в этот час людей. Брэм слышит слева от себя какое-то движение и с отвращением смотрит на двух дерущихся крыс, которые прокопали ход под камнями заброшенного склепа. Только когда Лилит просит его остановиться у могилы, расположенной за огромным кедром, Брэм наконец узнает это место – именно здесь он впервые увидел ту, которую полюбил.