Читать книгу "Неоконченная хроника перемещений одежды - Наталья Черных"

В тот год на четырнадцатое апреля пришлось Мариино стояние.

– Вот и у нас с тобой Мариино стояние, только наоборот, – сказала мать и спряталась под одеяло. Посмотрев за окно – снег сменился дождем, – взяла альбом и начала рисовать. Весеннее. Курточки. Городские. С погонами и шестью накладными карманами, на «молнии» и кнопках. На «молнии» без кнопок, со скрытыми боковыми карманами, но из фактурной ткани, женственные. И непременно юбки на бедрах. Для невысоких ростом, с короткой талией.

В преддверии Страстной наметился новый переезд. Мать перенесла этот виток вполне бодро, начались сборы. Теперь было проще: часть вещей так и не была распакована.

– Подумай только, снова в Москву поедем.

Как оказалось, хозяйка нашего жилья цену повысила, что мать представителю и сообщила. Та возмутилась поведением Подмосковья и велела найти однушку в Москве. И то ладно.

Как мать совмещала поиск квартиры и уборку в апартаментах представителя, мне не известно, но факт был налицо. Квартиру она нашла очень быстро, «из газеты», «по объявлению». Хозяйкой оказалась дама «из бывших», восьмидесяти с чем-то лет, гладкая и наглая как яйцо.

– Вон какая пухлая на постной пище стала, – сказала мне и игриво ущипнула за руку. Ну да, поправилась. Не модель, можно и поправиться.

Заселение предполагалось через пару недель, соответственно – после Пасхи.

Соборовались за пару дней до Благовещения, в местном храме. Служба шла долго. Несколько раз засыпала стоя и просыпалась на возгласе перед чтением Евангелия. Запах растительного масла с добавлением вина казался самым изысканным на свете. На Благовещение поехала на раннюю, мать – на позднюю. К вечеру, посмотрев на сковороду с рыбой, которую хронически есть не могу, поняла, что титанических сил матери хватит ненадолго. И впервые за долгое время помолилась о ней со всем сердцем. И снова села рисовать силуэты.

В начале Страстной, как смогла, отгреблась от дел переездных и сосредоточилась на Пасхе. Налегала на чтение канонов, поклоны и Иисусову молитву. По счастью, во мне никогда не заводилось мысли, что, мол, помолишься-причастишься – и все получится. У большинства прихожан видела именно это. Важно было чувствовать вкус, стиль, как в одежде. Чтобы не было напряжения, но не было и расслабленности. Наконец настал Великий четверг. Причащались вместе с матерью, на ранней, в несусветной давке.

– Маш, ты после причастия сразу не выходи из храма, проклята будешь. Иуда вышел после причастия, и Господь его проклял.

– Три дня после причастия мыться нельзя, слышала, Свет. Не мойся!

Если собрать самые типичные поверья, конечно, не имеющие к Евхаристии отношения, но живые и характерные, именно как черты жизни, вышла бы презабавная повесть. Однако такую повесть можно посчитать кощунством. А кощунства там – только невольная близость с незнакомыми людьми одной веры, нечто общее, что от Евхаристии проникает и в самые темные глубины души.

Мы с матерью дождались окончания службы.

– Не оставь мя, Господи, за закрытыми дверями… Чертог Твой, Спасе…

Вполне мелодично и дружно пропели завершающий псалом «Благословлю Господа на всякое время» и пошли на электричку, снова его запев.

– Вот так и надо, так и нужно! – ободрила встречная женщина, шедшая на позднюю.

Отдохнув коротким сном, направилась в магазин. Купила все, что нужно, для Пасхи: двухкилограммовый пакет муки, три десятка яиц, две пачки масла, две пачки творога, пакет изюма, ванилин в крохотном белом пакетике и еще – большую красную миску. Тесто для кулича хотелось завести в новой посуде. Денег почти не осталось. Как жить без денег – пока не известно, но жить-то вообще не очень нужно мне подобным.

Матери приготовления не понравились.

– Ну что я тебе скажу. Делай что хочешь.

Зря она меня не предупредила, что переезжаем ровно на Пасху. Мне хотелось сохранить праздник, а тут – грузовик уже заказан.

– Значит, так надо.

И совершенно не надо. Посмотрела в ответ адскими глазами и рыкнула, почти без метафоры. Мать ушла в большую комнату – шить или читать. Продолжила красить яйца и смешивать тесто. А тесто получилось знатное. Что же, что переезд. Выпеку кулич в новой духовке на новом месте. Это же Пасха!

Однако в пятницу утром нужно было встретиться с хозяйкой и забрать у нее ключи. А затем ехать на вынос плащаницы, это в час дня. Теоретически можно было после выноса посетить новое жилище и уже начать там жить. Просто сказать, сделать сложнее. Решила поехать на встречу и потом на службу вместе с тестом. Уложила его в две небольшие кастрюли и пошла на станцию. Ключ от квартиры взяла, но узнала, что оттуда должны вывезти еще пару вещей, хозяйских, так что придется подождать до Пасхи.

Всю службу сумка с тестом стояла возле ног, а само тесто смиренно опадало. Вернулась в Подмосковье, добавила в тесто муки и начала печь. Кулич вышел, как сказал кончик языка, на котором нечто растаяло, вкусный, но плоский – обычный пирог с орехами и изюмом. Надо было купить кекс «Весенний» и не терзать продукты. Однако – кулич все же! Готовую снедь – яйца, кулич – принесла на освящение в местный храм, вернулась домой, нагрела воды, вымыла голову, легла спать и встала в девять. Ни есть, ни пить уже нельзя. Так что одевайся наряднее и бегом в Москву на подворье. Так и сделала.

– Машина утром придет, в восемь, – сказала мать. – После службы приходи уже на новое место.

Что ж, пусть будет новое место. Адрес записала в блокнотике, тоже доставшемся от дочери представителя.

Пасхальная служба на подворье пышная, долгая. Солнце было уже хорошо различимым, когда вышли из праздничной тесной печи храма. Кто-то, как и на Рождество, направился пить чай в трапезную, кто-то пошел искать такси, чтобы добраться до дома, кто-то уже нашел попутчиков. Походила вокруг храма некоторое время и пошла к метро – уже открыли. В поезде засыпала обмороком, с провалом, до беспамятства. Как хожу – не знала сама.

Найти нужную улицу просто, если живешь в районе, но для нового жителя это почти невозможно. Падая, мокрая от пота, уже около десяти, нашла нужный подъезд. Машину еще разгружали. Мать в пасхальном настроении руководила грузчиками, все вокруг ходило ходуном, а хотелось лечь спать. Сама виновата – зачем на службу поехала. Наконец вещи внесли. Оказалось, мать тоже хочет спать. Пасхальная снедь была в особенной коробке, за которой просила присмотреть. Мать благополучно о ней забыла. Какие тут яйца и кулич, когда переезд. По счастью, яйца не сильно помялись, а кулич выглядел совсем молодцом. И какой оказался вкусный! Но мать есть не стала. Достала откуда-то рыбину и зажарила, воняя на всю квартиру. Рыкнув на нее пару раз, похристосовалась, напилась чаю с рыбным духом, разложила спальное место – чуть более понтовая раскладушка – и легла спать. Навсегда.

Новое жилище было в глубине старых тополей, летом немилосердно пылящих пухом и хранящих в себе миллионы тополиной моли. Сейчас еще не закончился апрель. Отчего-то эти стены показались почти родными. Всю светлую обустраивалась на новом месте. Обустройство прерывалось тревожными мыслями: а на сколько мы здесь? Что-то здоровое во мне говорило, что к частым переездам не нужно привыкать, это не норма, а нарушение. Нечувствительность к перемене мест – как нечувствительность к боли. Перекати-поле – это выбор, это философия, а не жизнь поневоле. В моем случае принять переезды как должное значило – скурвиться.