Читать книгу "География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи - Эрик Вейнер"

Многие биологи (а может, и большинство) не придали бы этому значения. Однако Флеминг ощутил укол любопытства: как это могло получиться? И выяснил, что, пока одна из чашек оставалась открытой, в нее попала плесень. Плесень принадлежала к роду пенициллиновых и уничтожила бактерии, освободив пространство в чашке. Новое антибактериальное вещество Флеминг назвал пенициллином. Так появился первый в мире антибиотик.

Впоследствии Флеминг размышлял о том, как все совпало: «Существуют тысячи видов плесени и тысячи видов бактерий. Вероятность того, что нужная плесень попадет в нужное место в нужное время, была не больше шанса выиграть на ирландском тотализаторе».

Возможно. Однако некоторые факторы работали на Флеминга. Выросший на ферме в шотландской глубинке, он подсознательно был скопидомом и барахольщиком – не выбрасывал никакие вещи, если не считал их стопроцентно ненужными. Так и тут: он неделями держал чашки со стафилококками – и додержался: нашел в них нечто необычное. Одним словом, прав Луи Пастер: «Случай благоволит подготовленному уму».

Велико число случайных открытий! Это и закон Архимеда, и закон всемирного тяготения Ньютона, и динамит, и рукописи Мертвого моря, и тефлон. Для открытий удачных и неожиданных есть даже особое слово: серендипность (serendipity).

Серендипность – слово выдуманное, даже в большей степени выдуманное, чем многие другие слова. Честь его изобретения принадлежит британскому писателю и политику Горацию Уолполу. В письме к другу (1754 г.) он рассказывает, какое волнение испытал, обнаружив старую книгу с гербом семьи Капелло, который был нужен ему для украшения картинной рамы. Свою удачу Уолпол приписывает необъяснимой способности находить все, что ему нужно, «à point nommé (в нужном месте и в нужное время. – Э. В.) – стоит только покопаться».

Дальше в письме он упоминает, что недавно прочитал интересную книгу под названием «Три принца из Серендипа». (Серендип – древнее название Шри-Ланки.) По его словам, эти принцы «в силу случая и смекалки вечно открывали вещи, которые не искали».

В данной фразе ключевое слово – «смекалка» (его часто упускают из виду). Да, «серендипные» открытия случайны. Но делает их не каждый встречный-поперечный! Александр Флеминг годами изучал микробиологию к тому моменту, как заметил странность с чашками Петри. Альфред Нобель давно ставил опыты с различными формами нитроглицерина к тому моменту, как нашел способ стабилизировать это летучее вещество и получить динамит. Мухаммед эд-Диб, молодой бедуинский пастух, не был археологом, но по опыту понял, что «что-то не так», когда в 1946 г. метнул камень в пещеру под Иерусалимом и услышал странный звук[56]. Он нашел сосуды со свитками, которые впоследствии получили название «рукописи Мертвого моря». Да, «случай благоволит подготовленному уму»…

Впрочем, не только подготовленному, но и наблюдательному: «серендипные» открытия именно так и случаются. Пятьюдесятью годами ранее, замечает «Энциклопедия творчества» (Encyclopedia of Creativity), один ученый также заметил необъяснимые следы погибших бактерий в чашке Петри, но подумал, что здесь нет ничего особенного. Не захотел отвлекаться от основного исследования. Ученый же, умеющий использовать случай, испытывает готовность отвлечься. Он более чуток к небольшим изменениям, особенно аномалиям, в обстановке. Замечать и примечать то, чему другие не придают значения, очень важно, если вы хотите поймать Жар-птицу.

Серендипность требует также неугомонности. Да, «принцам из Серендипа» улыбался случай, но они и сами не сидели на печи. Они двигались и активно взаимодействовали с окружающей средой. Польза такого образа действий подчеркивается известным «принципом Кеттеринга»: Чарльз Кеттеринг, видный инженер-автомобилист, призывал сотрудников двигаться. «Я не слышал, чтобы хоть один человек натолкнулся на что-то, сидя на одном месте», – говорил он.

А еще есть испано-цыганская пословица: «Собака, которая бегает, найдет кость». Конечно, если мчаться сломя голову, можно и проскочить мимо нужного объекта, – так тоже кости не найдешь. Но в целом мобильность – друг творчества.

Да, Калькутта некогда сияла ярким светом. Но все ли угольки в очаге потухли? Я собираюсь встретиться с Анишей Бхадури, местной писательницей и журналисткой из калькуттской газеты Statesman, – может, она ответит на этот вопрос? Она предлагает пересечься неподалеку от ее работы.

Мы сидим в кофейне внутри одного из тех жутких торговых центров, которые индийцы ошибочно принимают за прогресс. Аниша молода, ясноглаза и сообразительна. Она рассказывает о своей коллекции книг, насчитывающей около 2000 экземпляров (с ее слов, по калькуттским стандартам это скромно). В детстве она зачитывалась Тагором, а недавно и сама написала роман.

Я слушаю ее, но сосредоточиться трудно: мешает громкий шум и стук, доносящийся откуда-то по соседству. Сказать, что он раздражает, – значит ничего не сказать. Однако Аниша и ухом не ведет.

– Что ж такое? – наконец возмущаюсь я. – Когда закончится этот грохот?

– Он не закончится, – говорит она со спокойной уверенностью.

– Надо что-то сказать или сделать!

– Ничего не поделаешь. – В ее голосе звучит не досада, а тихая покорность.

Все понятно. Ей присуща природная способность жителей Калькутты отключаться от всего, что раздражает и не поддается контролю. А в Калькутте источники раздражения поджидают на каждом шагу. Разумеется, она слышит шум не хуже меня, но его не воспринимает.

Уильям Джеймс однажды сказал, что гений «знает, на что не обращать внимания». Вот уж в чем бенгальцы знают толк! Иду я как-то по берегу реки Хугли и вижу: в этой мутной воде спокойно плещется группа мужчин. Чуть позже я спросил своего друга по имени Бомти: как им не противно окунаться в такую грязь? «Они не видят грязи», – ответил Бомти. Они не игнорируют грязь, глядя на нее, а действительно не видят. Мне же пока до этого далеко: здесь не видеть, там не слышать… Мысли столь сильно путаются, а раздражение из-за постоянного грохота столь велико, что у меня чуть не вылетают из головы вопросы для Аниши. Ах да: страдает ли Калькутта, подобно Флоренции и Афинам, «похмельем» от золотого века? Или старый творческий огонек еще тлеет?

Тлеет, соглашается она. Люди читают книги – достаточно посмотреть, сколько вокруг книжных лавок. Колледж-стрит ими просто усеяна: каждая из них шириной метра два, но вмещает настоящие россыпи книг. Это одно из немногих мест в мире, наряду с Парижем и некоторыми уголками Бруклина, где можно спокойно назвать себя «публичным интеллектуалом» и не стать посмешищем для окружающих.

Но большей частью, говорит Аниша, Калькутта «функционально креативна».

– Функционально креативна? Как это?

– Сами посмотрите, – она повышает голос, чтобы перекричать шум, – в этом городе ничего не работает. Ничего! И стабильности никакой. То, что работало вчера, сегодня может не работать. Поэтому надо импровизировать.