Читать книгу "Бессмертники - Хлоя Бенджамин"

Наверху виднеется что-то вроде полочки. Дэниэл карабкается всё быстрей, цепляясь за стволы и нижние ветви деревьев. Вглядываясь в темноту, он видит: часть опушки занята чем-то угловатым. Прямоугольным.

На краю густого леса стоит фургон. Дэниэл выбирается из ущелья на прогалину, он еле дышит, но готов повторить этот путь ещё раз. Фургон забрызган грязью, на крыше снег. Окна занавешены, а на боку наклонными буквами выведено: «Регата».

Дверь почему-то не заперта. Поднявшись по ступенькам, он заходит внутрь.

Лишь через миг глаза привыкают к темноте. С занавешенными окнами мало что видно, но общие контуры жилища всё-таки можно различить. Он стоит в тесном углу, левое колено упирается в засаленный диван с аляповатым узором. Напротив — некое подобие стола: привинченная к стене доска, сплошь заставленная коробками. Между столом и пассажирскими сиденьями втиснуты два металлических складных стула, на них тоже громоздятся коробки. Слева от стола — раковина и ещё один столик с разнообразными свечами и статуэтками.

За крохотной ванной закрытая дверь. К двери на уровне глаз прикреплён деревянный крест. Дэниэл берётся за дверную ручку.

Узкая кровать у стены, рядом деревянный ящик, на нём Библия и тарелка, на тарелке смятая бумажная обёртка. Под потолком квадратное оконце. Кровать застлана клетчатой фланелевой простынёй, из-под тёмно-синего стёганого одеяла торчит нога.

Дэниэл откашливается.

— Вставайте.

Спящая шевелится под одеялом, повёрнутое набок лицо скрыто длинными волосами. Она не спеша перекатывается на спину, открывает один глаз, другой. В первый миг она тупо смотрит на Дэниэла. Потом, резко втянув воздух, выпрямляется. На ней хлопчатобумажная ночная рубашка в мелких жёлтых цветочках.

— Я вооружён, — говорит Дэниэл. — Одевайтесь. — За это короткое время она успела ему опротиветь до тошноты. Кожа на босой пятке грубая, в трещинах. — Поговорим.

Дэниэл ведёт старуху в жилую комнатку, усаживает на диван. Она кутается в синее стёганое одеяло, что приволокла с собой. Дэниэл отдёргивает чёрные занавески: при свете луны лучше видно.

Она и сейчас полная, а в одеяле кажется ещё крупнее. Седые космы свисают ниже плеч, лицо изрезано сетью морщинок, тонких, будто вычерченных карандашом. Под глазами изжелта-розовые мешки.

— Я тебя знаю. — Голос у неё скрипучий. — Помню тебя. Ты ко мне приходил в Нью-Йорке. С братом и сёстрами. Две девочки и маленький мальчик.

— Они умерли. Мальчик и одна из девочек.

Старуха поджимает губы, кутаясь в одеяло.

— Я знаю ваше имя, — продолжает Дэниэл. — Вруна Костелло. И семью вашу знаю, и все их преступления. Но я хочу знать о вас больше. Хочу знать, зачем вы этим занимаетесь и почему так с нами обошлись.

Губы старухи плотно сжаты.

— Мне вам сказать нечего, — объявляет она наконец.

Дэниэл, выхватив из-за пазухи револьвер, всаживает две пули в алюминиевый пол. Старуха с визгом зажимает уши; одеяло сползает набок. Под ключицей у неё белеет шрам, гладкий, как капля засохшего клея.

— Здесь мой дом! — возмущается она. — Не имеешь права!

— Это ещё не предел. — Дэниэл целится ей в лицо, дуло вровень с носом. — Итак, начнём с самого начала. Вы из семьи преступников.

— Свою семью я не обсуждаю.

Дэниэл, направив дуло вверх, снова стреляет. Пуля, свистнув, пробивает потолок, Вруна визжит. Одной рукой она поправляет одеяло на плечах, другую выставляет перед лицом Дэниэла, как стоп-сигнал.

— Драбаримос[48] — это дар Божий. Мои родные использовали его во зло. Они невежды, обманщики, на руку нечисты. Я не такая. Я говорю с людьми о жизни, о дарах Бога.

— Знаете, что их поймали, что они под арестом?

— Слыхала. Но я с ними не общаюсь. Меня это не касается.

— Враньё. Вы, цыгане, держитесь стаей, как крысы.

— Я не такая, — повторяет Бруна. — Это не про меня.

Когда Дэниэл опускает револьвер, она убирает руку. В глазах у неё слёзы — видимо, не лжёт. Наверное, родные от неё так же далеки, как Клара, Саймон и Шауль от Дэниэла. Словно остались в другой жизни.

Но Дэниэл не поддаётся жалости.

— Поэтому вы ушли из дома?

— И поэтому тоже.

— А ещё почему?

— Потому что была девчонкой. Потому что не хотела я быть ничьей женой, ничьей матерью. С семи лет по дому хлопочешь, в одиннадцать-двенадцать уже работаешь, в четырнадцать — замужем. А я, я учиться мечтала, стать медсестрой, но образования у меня не было. Только и слышала: «Шай драбарэл? Шай драбарэл? Умеет она гадать?» Вот я и сбежала. Зарабатывала как умела, читала по руке судьбу. Но для себя решила: не хочу быть как все. Денег выпрашивать не стану. Никакого дерьмовства. Была у меня клиентка, много лет ко мне ходила, так я за всё время ни разу с неё не потребовала плату. Прошу её: «Научите меня. Научите меня читать». Та смеётся: «По руке?» «Нет, — я ей говорю, — газету».

Губы у Бруны дрожат.

— Мне пятнадцать, — продолжает она. — Живу в мотеле. Ни объявление составить не могу, ни договор прочесть. Я учусь, но как представлю, сколько нужно всего, чтобы стать медсестрой, колледж и прочее такое… И вот я, школу бросила в семь лет — и понимаю, ничего не выйдет, поздно уже. И говорю себе: зато у меня есть дар — он-то у меня ещё есть. Главное, как им пользоваться.

Кончив рассказ, она вся поникает. Видно, как тяжело далась ей вынужденная исповедь.

— Дальше, — велит Дэниэл.

Бруна сипло вздыхает.

— Я мечтала делать добро. И вот я думаю: чем занимаются медсёстры? Помогают людям, тем, кто страдает. А почему страдают люди? Потому что не знают, что с ними будет. А вдруг я сумею их освободить? Если будут у них ответы, они станут свободны, — вот оно, что я думала. Если они будут знать, когда умрут, смогут жить.

— Что вам нужно от тех, кто к вам приходит? Если не деньги, то что же?

— Ничего. — Глаза её чуть не вылезают из орбит.

— Ложь. Вам нужна власть. Мы были детьми и плясали под вашу дудку.

— Я вас не звала.

— Вы давали рекламу.

— Неправда, вы меня сами нашли.

Лицо у неё взволнованное, негодующее. Дэниэл силится припомнить, так ли всё было. Как он о ней узнал? От двух мальчишек в кулинарной лавке. Но они-то откуда узнали? След ведёт обратно к Вруне.

— Даже если так, вы должны были нас выставить вон. Мы же были детьми, а то, что вы нам сказали, совсем не для детских ушей.

— Дети, они думают о смерти. Все люди о ней думают! А те, кто ко мне приходит, приходят не просто так, свои причины, у каждого свои, вот я и даю им то, чего они ищут. Дети чисты в помыслах; у них есть мужество; они ищут знания, не боятся его. Ты был храбрый мальчик, я помню. Но то, что ты услышал, тебе пришлось не по вкусу. Значит, не верь мне — не верь! Живи так, будто не веришь.