Читать книгу "Тенеграф - Кшиштоф Пискорский"

Через визир, который имелся в тени Арахона.

Все реже я бывал у себя, в тенепространстве, пока почти все меня там не позабыли. Через несколько лет я начал постепенно понимать светлый мир. Однако истинный перелом наступил в тот момент, когда Арахон соединился с Кальхирой, дочерью Легион.

Кальхира происходила из Патры, где люди соединялись друг с другом тенями. Сливаясь таким образом, могли они объединять воспоминания и все пережитое. Когда Арахон столкнулся с девушкой, в его память влились следы десятков иных жизней. К моему удивлению, некоторые принадлежали темным существам! Кое-кто из них обитал на светлой стороне, соединившись там со своими вторыми половинками.

Люди называли их антигелионами.

Мысли и знания антигелионов, пусть даже для Арахона совершенно непонятные, стали для меня избавлением. Я узнал, как полностью перейти на светлую сторону, а затем выжить в призрачном сиянии солнца. Однажды ночью, когда И’Барратора спокойно спал на террасе у Иоранды, я вышел, наконец, сквозь окно, через которое так давно за ним подглядывал. Полностью перелился в тень Арахона, наполнив ее до краев; прицепился к ступням фехтовальщика, будто смоляной паразит.

С этого момента я постоянно физически присутствовал в Сериве, в Вастилии, а единственным следом моего присутствия, который, к счастью, все просмотрели, было то, что тень Арахона сделалась темнее прочих теней.

Сам не зная об этом, И’Барратора сделался антигелионом.

Для меня же началось время обучения.

Люди утверждают, что учатся всю жизнь, однако обычно имеют в виду освоение нового языка, танца, арифметики или фехтовальных движений. Однако существует обучение куда более глубокое, трудное, которое случается лишь единожды – так рано, что позднее мы и не помним этот процесс.

Именно тогда, вброшенные в чужую страну, не зная ее законов, не ведая таких базовых понятий, как деньги, смерть или вторник, должны мы усваивать смысл этих понятий, овладевать многоуровневым, сложным кодом, которым пользуются представители нашего вида.

Во взрослом возрасте люди, как правило, уже не задумываются над устройством своего мира. От их внимания ускользает, например, то, как бесконечно глубока тайна нуля. Большинство людей ее так и не поняли, они знают лишь арифметику простых чисел, которые существуют в природе: одна змея, две ноги, восемь ягод.

Подобных абстрактных идей существует множество, а люди отыскивают их лишь единожды. Может, это и хорошо? Те немногие, для кого этот период объяснения мира так никогда и не закончился – такие как светлой памяти Д’Ларно, – живут, как правило, меньше, беднее и менее счастливо, чем люди, удовлетворенные найденными в детстве ответами.

Представляете, насколько тяжело проникнуть в этот мир чужих понятий, используя разум, которому далеко уже до жадности детского ума? Именно это и случилось со мной, с той лишь разницей, что в моем случае дело оказалось еще сложнее. Ибо обычных людей ведет врожденный инстинкт или знания родителей. А у меня не было ни того, ни другого.

Однако я сумел понять мир Арахона – медленно, фрагмент за фрагментом, часто делая смешнейшие ошибки. Через год я бы уже достиг уровня десятилетнего ребенка.

С тех пор я помогал Арахону как мог, поскольку жизнь моя зависела от него. Порой я предупреждал его о засадах, как в ту ночь, когда он со своим учеником ожидал карету Эрнесто Родригано, в которой сидело двое умелых убийц, а его ученик должен был воткнуть ему нож в спину.

Помогал я ему и в бою. Кавалер И’Барратора был уверен, что во время боя его ведет инстинкт, верный товарищ, оставляющий в воздухе невидимые пути, которыми двигались его руки и ноги. Каждый его удар попадал точно в цель. Испортить удар? Это требовало бы лишних усилий! Арахон считал, что пожинает плоды многолетних суровых тренировок, что он един со своим оружием – и все такое. На самом деле, он был един со мной.

А я, так уж сложилось, тоже прекрасный фехтовальщик.

Я вам так скажу: без меня кавалер Арахон Каранза Мартинез И’Грената И’Барратора был бы лишь тенью самого себя.

Единственное, в чем я никогда ему не помогал, это подсчет черепицы и зерен перца на прилавках (это он умел куда лучше меня) и в контактах с женщинами (этих странных существ я никогда не понимал).

Но все это уже не имеет значения, поскольку кавалер И’Барратора – мертв.

ІІ

Я видел, как он падал.

Как и все, кто на это смотрел, я онемел от ужаса. Летел рядом с ним, но отдельно – по стене дома, удлиняясь и сокращаясь, ломаясь на фрамугах окон.

У меня не было времени полностью разобраться в случившемся. Я падал, кувыркался, повторяя движения И’Барраторы, который летел в пропасть улочки, окруженный бьющимся на ветру плащом, похожим на черный цветок с дырявыми лепестками. Из-за этого на стене плащ напоминал огромную пульсирующую медузу.

Когда я пролетал мимо очередного окна, до меня дошло, что И’Барратора не переживет падения.

Он это тоже знал. В последний миг, когда мостовая была уже близко, я увидал на его лице тень страха. И след веселости. Только он мог улыбаться, летя навстречу неминуемой смерти – и оценивая иронию такого конца.

В тот последний миг я тоже улыбнулся ему. Думаю, он это увидел, так как внезапно взглянул на меня, растянутого на стене жилого дома.

Не сквозь меня, но именно на меня.

Наверное, он понял.

И тогда мы грянулись оземь.

Случилось это на улочке столь темной, что когда фехтовальщик оказался на земле, я падал дальше, нырнув на миг в тенепространство. Я был оглушен. Нет, это плохое слово – парализован болью? Но ведь тени не чувствуют боли. Одновременно я ощутил, что слабею, исчезаю. Жизнь быстро покидала Арахона, я же знал, что едва только в глазах его погаснет последняя искра, я растворюсь в небытии.

Древние формулы всплыли в памяти сами собой. Знания темных существ, взятые из Кальхиры, пришли на помощь. В паническом страхе за свою жизнь я вслепую пробовал применять разные фокусы. Заклинания, которые позволяли отрываться на минутку от второй половинки, открывать окна в светлый мир, присасываться к другим теням.

Наконец, когда я испробовал с десяток формул, что поднимали в тенепространстве волны, а тень умирающего на мостовой фехтовальщика задрожала, словно мираж в пустыне, я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, был полдень. Солнце добралось уже до дна улочки и жгло брусчатку, я же лежал под его лучами сам по себе. Тело убрали, осталась лишь лужа запекшейся крови и едва заметное пятнышко тьмы.

Я.

Я знал, что случилось нечто действительно необычное. Я хотел довести до конца то, чего не сумел сделать этот глупец И’Барратора. Я жаждал отыскать человека, который стоял за похищением Саннэ и Иоранды, за смертью Д’Ларно, а потом – воздать ему по справедливости. Жаждал я этого сильнее всего на свете.