Читать книгу "Гербарий из преступлений - Лариса Соболева"

– Доказательства? – переспросила она и глубоко задумалась, отведя взгляд в сторону. Очевидно, воспоминания о сестре вызывали в ней самые неприятные чувства, потому что морщинистое личико Дарьи Ильиничны омрачилось, а в глазах сверкнуло непрощение. – Я покрывала ее, а не должна была так поступать, когда она убила Фрола. Но сына… это было слишком жестоко. Поначалу мне не пришло на ум подозревать ее, только услышав ту страшную ее фразу: «Дети в ответе за родителей», я задумалась, почему она так сказала, позже выяснилось… Знаете, Архип Лукич, я смирилась с тем, что сына не стало, что погиб он не по какой-то нелепой случайности, а его безжалостно застрелили. Но Василиса сидит у меня гвоздем в сердце, и гвоздь этот – он колет, колет.

…Потеряв сына, Дарья попала во тьму. В адскую тьму, где дальше двух шагов ничего не видно. Она оглохла, так как не слышала слов утешения третьего мужа, а замечала его, только когда он оказывался прямо перед ней на расстоянии двух шагов, и не понимала, что в ее пространстве делает этот чужой человек. Дарья полностью отрешилась от мира. Никчемным ей казался весь ее жизненный уклад, даже то, что было важным – например, работа, дом, – вызывало отторжение. Ей все стало чуждым. Муж лез с советами, и одним она воспользовалась – однажды не рюмочку выпила, а напилась в его отсутствие в стельку, но облегчения не получила. Пустота внутри расширилась до громадных размеров, норовила разорвать тело. К тому же наутро прибавилось физическое недомогание – мутило, раскалывалась голова. По настоянию мужа она стала выходить на прогулки, но его с собой не брала, ибо нуждалась в одиночестве. Самое поразительное было отсутствие мыслей. Дарья ни о чем не думала, вообще ни о чем. В мозгу образовалась такая же пустота, как и внутри. Дарья превратилась в бессмысленное существо, которое иногда ело, спало, когда приказывали есть и спать, механически умывалось и одевалось, потому что так положено. Хорошо, хоть главврач поликлиники, где она тогда работала, вошел в положение и отправил ее во внеочередной отпуск.

Однажды Дарья вышла на прогулку и медленно шла по скверу, расположенному недалеко от дома. Дело было поздним вечером, кругом безлюдье, что порадовало ее. Да, она порадовалась дополнительной возможности побыть наедине с собой, ведь вечером был дома муж. Мизерная радость означала, что постепенно чувства к Дарье возвращаются.

И вдруг перед ней выросла фигура, словно какой-то тать поджидал поздних прохожих. Дарья не испугалась, напугать ее в то время было практически невозможно, но остановилась.

– Не узнала? – заговорила фигура.

Голос был знаком до боли. Присмотревшись, Дарья поняла – перед ней Василиса. Раньше при встрече с ней она в корректной форме давала понять, что видеть ее не желает, но в тот вечер взбунтовалась. «Дети в ответе за родителей», – бесчеловечная фраза, слетевшая с уст сестры у гроба сына Дарьи, положила конец родственным связям. Вид старшей сестры, ее одежда, платок на голове, засаленная куртка, войлочные сапоги «прощай молодость», рано состарившееся безобразное лицо, алкогольные пары, быстро распространившиеся в холодном воздухе, – все вызывало отвращение.

– Что тебе надо? – грубо бросила Дарья.

– А поглядеть на тебя пришла, – ухмыльнулась Василиса. – Ну, как тебе живется-можется, одной-то? Я твоего интеллигентишку-муженька в расчет не беру, ты с ним все равно что одна, потому как нет промеж вас любви. Ну, как оно – жить без радости?

– Ты еще торжествуешь? – вымолвила Дарья, цедя сквозь зубы. – Да ты не человек, трава сорная. Пошла вон.

И сама зашагала прочь, не зная, куда идет. Она хотела отойти от ненавистной сестры подальше, но та ринулась за ней, предпочитая не отставать от Дарьи. Если она догоняла, Дарья прибавляла шаг, решив про себя не реагировать на нее. А Василиса не жалела ядовитых слов:

– Бежишь, да? От совести своей бежишь, а я тебя везде достану. Уж извини, Дашка, житья тебе не дам. Я всю жизнь страдала, одной-то не сладко, а все из-за тебя, гадюки. Ты меня изуродовала, потом назло мне вышла замуж за Фрола. Ну, вот, свое получила, бог – он не фраер, все видит. Жалко, что ты только сейчас узнала, каково терять все.

В таком вот духе Василиса и трещала, а Дарья молча и торопливо шла вперед, петляя по переулкам. Нечаянно добралась до набережной, где прогуливались немногочисленные прохожие. Дарья выбежала на середину набережной, надеясь, что Васька отстанет, при людях не станет выкрикивать гадости. Плохо знала она сестру, Василиса зудела прокуренным и пропитым голосом без остановки:

– Знай мою боль. Это еще семечки, впереди тебя ждет тоска одна. Когда поймешь, что навсегда срослась с тоской, ничего радостного, постоянного уж и не будет…

Дарья пустилась наутек, добежала до моста, схватилась за парапет, чтобы немного отдышаться, да Васька – словно дьявол давал ей силы – догнала. Тут уж у кого угодно нервы сдали бы. Дарья вспомнила, что они с Васькой яблочки от одной яблони, что постоять за себя в юности умела. Вспомнила и повернулась к сестре:

– Права ты: бог не фраер. Да, сейчас мне плохо, но проиграла ты, а не я. Зато раньше мне было хорошо, поняла? Меня всегда любили и будут любить, а ты была временной тряпкой, никчемной, грязной тряпкой и подохнешь под забором.

Думала, ответный удар нанесла жестоко и безжалостно, и, высказавшись, Дарья пошла уже по мосту. Но тут же за спиной услышала обидчивый голос сестры:

– А я все ждала, когда ж ты прощения у меня попросишь. Так и не дождалась.

Дарья развернулась к ней лицом, осатанев от наглости Васьки:

– Новость! За что я должна просить прощения?

– Не сестрой ты мне была, потому беде твоей я не сочувствую, – с горечью говорила та. – Слова от тебя доброго никогда не слышала, хоть бы раз спросила, каково мне живется. Может, у меня не всегда кусок хлеба имелся. Чужие люди тарелку супа приносили, когда болела.

Что правда, то правда, добавить тут нечего. Максимум, чем Дарья ограничивалась, – стыдливо совала немного денег сестре, да и то – лишь бы Васька отстала, лишь бы не видеть ее. Но она была не в том состоянии, когда оценивают собственные просчеты и понимают чужую обиду – своя точила и надрывала душу.

– А кто виноват, не ты ли? – зло выкрикнула Дарья, которую справедливые слова сестры задели. – Опустилась дальше некуда! Не смей меня обвинять, дрянь!

– Значит, так, да? – окрысилась и Василиса. – Ну и поделом тебе! Я как знала: змеей ты была, змеей и осталась. Так вот, Дашутка, горе твое – моих рук дело, поняла?

В глазах Дарьи потемнело, сил хватило вымолвить:

– Что ты сказала?! Твоих…

– Моих, моих…

Василиса закричала на весь мост, закричала с торжествующей истеричностью. Она хотела выкрикнуть еще много других слов, чтобы сделать больно сестре, но Дарья, уже ничего не соображая, кинулась бить ее. Она наносила удары кулаком, стараясь попасть в лицо. Васька, не ожидавшая напора, отступала, ругаясь и отмахиваясь, только Дарья была значительно моложе, а значит, сильнее. Последний удар Дарья нанесла в висок…