Читать книгу "Малиновый пеликан - Владимир Войнович"

– Вы, – говорю, – дядя, кем будете?

– Разрешите доложить, министр внутренних дел Поплевкин.

– Отлично, Поплевкин. Вы-то.

– К вашим услугам, – говорит, – Ваше Вашество Иван Иваныч. Прикажете арестовать Думу? – Он потянулся рукой к висящему на заднице пистолету.

– Хорошо бы, – остановил я его. – Но если всю Думу арестовать, народ будет так доволен, что никакой революции от него еще лет семьдесят не дождешься. А вот ваше ведомство – что оно сделало для того, чтобы вызвать народное недовольство?

Задумался.

– Вообще говоря, кое-что делаем… Есть достижения по части нарушения прав человека!

– Докладывайте какие. Гаишники взятки берут?

– Так точно, берут.

– Как раньше?

– Лучше.

– Лучше – это больше или меньше?

– Больше.

– А почему больше? Им же недавно зарплату повысили.

– Поэтому больше, ваше превоссиятельство. Ввиду повышения уровня своего благосостояния малыми взятками не желают мараться.

– Так ведь наказания ужесточили.

– А это тоже причина. Наценка на риск. Потому что… ну как же… ну вот раньше было – дал водитель инспектору сто рублей, ну нет у него больше, ну, инспектор – он же тоже человек, войдет в положение, возьмет стольник, тоже пригодится, и никакого риска. А теперь все такие продвинутые, у них и видеорегистратор включен, и скрытые камеры где-нибудь в пуговице, и купюры меченые… Э-э, теперь не то, что раньше, теперь…

– Значит, вот что, – прервал я его, – так больше продолжаться не может. Ситуацию со взятками следует переломить. Понятно?

– Так точно. Непонятно.

– Что вам непонятно?

– Непонятно, в какую сторону переломить. В сторону увеличения или уменьшения?

– В сторону обнуления. Полного. Чтобы никаких взяток не было вообще.

Понятно?

– Так точно. Непонятно.

– Что вам не понятно?

– Я очень как бы извиняюсь, но я так понял, что ваша гениальная идея и наша скромная задача состоит в том, что мы должны вызвать недовольство народа, и поэтому я допускаю взятки в особо крупных размерах. Но если не брать взятки – это ж народ обрадует.

Я от души вздохнул, если можно так выразиться.

– Эх, – говорю, – вот что значит полицейский ум. Мыслите примитивно, в лоб, не разбираетесь в особой ментальности нашего народа. У нас народ не любит тех, кто взятки берет, но тех, кто не берет, ненавидит. Берущий, как и пьющий, – это свой, понятный русский человек. С ним можно договориться. А неберущий – зверь. Он и так зверь, а еще больше звереет от того, что не берет. Чем и вызывает народную ненависть… А что вы еще делаете, чтобы вызвать народную ненависть?

– Много чего. Вот насчет пьющих как раз… Не далее как вчера пьяный майор Жигалов на «Лексусе», который он купил на свою зарплату, задавил на автобусной остановке шесть человек. Что, мало?

– Да нет, для одного заезда неплохо. Это прямо как в боулинге, сбить сразу все шесть кеглей одним шаром. Неплохо. Главное, чтобы следователи потом доказали, что сбитые все шесть были пьяные и сами полезли под «Лексус». Ну-с… Еще какие наиболее оригинальные способы раздражения населения?

– Например?

– Производим незаконные задержания? Применяем недозволенные методы ведения дознания?

– Незаконные – это что? Пытки, что ли?

– Так точно.

– Какие именно?

– Да самые, как говорится, стандартные.

– А конкретно?

– Конкретно бывают разные. Магазин, ласточка, звонок Перлигосу, свет в конце тоннеля…

– И как они выглядят?

– По-разному. Магазин – это когда вам… то есть не вам, а кому-то натягивают на голову полиэтиленовый пакет, и вы… то есть, извиняюсь, не вы, а он от удушения теряет сознание. Ласточка, когда руки сзади привязывают к ногам, звонок Перлигосу – это пытка током через старый телефонный аппарат, такой, знаете, с ручками. Его крутят, и чем быстрее, тем сильнее ток. Очень хорошо действует.

– Так, – сказал я. – И свет в конце тоннеля?

– Вот это самый надежный способ. Проктологический.

– Какой?

– Ну вот вы, допустим, задержанный, и вам, извиняюсь, в задний проходик… То есть, извиняюсь, не вам, а задержанному в зад всовывается какой-нибудь продолговатый предмет круглого сечения. Помните, в городе Казани, с целью получения от задержанного нужных признательных показаний, в задний проход была введена бутылка из-под шампанского, отчего он скончался.

– И это, – предположил я в вопросительной форме, – конечно, вызвало возмущение широких народных масс?

– К сожалению, нет, – вздохнул министр, – возмущался только, пока был жив, сам испытуемый. Но вскоре не выдержал такого, как он выразился, издевательства и умер с целью нанесения вреда имиджу нашей полиции.

– То, что умер, это нехорошо. Нам нужны граждане не мертвые, а живые, возмущенные, охваченные революционным порывом. Были еще подобные инциденты?

– Были, но не с бутылкой, а с черенком лопаты. Пять лет назад в Томске один сержант, будучи сильно огорчен размолвкой с супругой, ввел привязанному к топчану местному журналисту в то же место черенок от штыковой лопаты.

– И что же?

– К сожалению, испытуемый также скончался.

– И Томске не было массового восстания?

– Было, ваше высокородие. Человек пятнадцать, не меньше, родственники и коллеги пострадавшего выразили решительный протест, требовали тщательного расследования.

– Вот что, министр. Вашу работу я признаю неудовлетворительной. Ну что сделал этот ваш полицейский? И человека зазря угробил, и протеста настоящего не вызвал.

– Извините, Ваше Великовеличество, позвольте выразить мнение. Дело не в полиции. Мы стараемся, но народ – никак он не хочет протестовать за кого-то. Наши люди способны бороться только каждый сам за себя, да и то…

Я выдержал паузу, подумал немного, и меня осенила блестящая идея.

– Что ж, – сказал я, – если мы не можем достичь массового недовольства путем работы с индивидуумами, то надо подумать, как через задний проход дойти до сознания каждого гражданина. Как, министр, думаете это возможно?

Я видел, как у министра заблестели глаза, когда в мозгу его начала проворачиваться операция: закупить сто сорок миллионов бутылок французского шампанского, содержимое продать на разлив, а пустые бутылки…

– Нет, – прервал я его размышления, – закупать шампанское не будем. А вот черенки…

Я нашел глазами министра лесной и деревообрабатывающей промышленности, вижу, и у него глаз загорелся, а в уме запрыгали цифры. Он уже представил себе, как выставит государству счет. Поскольку в рублях он считать не привык, он мысленно оценил черенки по двадцать долларов за штуку. Если получить двадцать долларов за штуку, а потратить два и умножить разницу в восемнадцать долларов на сто сорок шесть миллионов… – и он представил себе виллу в Майами с бассейном, с «Кадиллаком» в гараже, вертолетом на крыше и яхтой длиной метров сто семьдесят у собственного причала. В этот момент он встретился взглядом со мной, и вилла в его воображении уменьшилась до размеров большой квартиры, «Кадиллак» в гараже остался, яхту заменил четырехместный катер, а вертолет с крыши сдуло ветром. Министр напрягся, чтобы прочитать мои возможные мысли по этому поводу, и вместо квартиры в Майями разглядел СИЗО в Лефортове, камеру, полную уголовников, и свое место на полу у параши.