Читать книгу "Эммануэль. Антидева - Эммануэль Арсан"

Вдоль одной из стеклянных стен, нивелирующих серость внешнего мира, высились две эстрады, обитые алой тканью. Одна из них, сделанная, судя по виду, из ковкого металла цвета бледной латуни, была подстроена под форму женского тела – с желобками для рук и ног, углублением для груди и головы. Для головы предназначался еще и шлем, похожий на маску фехтовальщика с мягкими краями и прорезью для рта, из которой шел желтоватый дым. Другие фумаролы виднелись в углублениях для груди и на уровне половых органов. Эммануэль наклонилась, чтобы почувствовать запах, и внезапно странное ощущение неведомой силы как магнитом притянуло ее к воображаемому клитору и грудям. Она почти была готова лечь в эту металлическую форму и ублажить себя. В секунду она избавилась от летнего платья, которое расстегивалось спереди и под которым ничего не было. Однако любопытство перед тем, что находилось на второй эстраде, одержало верх над первым импульсом.

На толстом матрасе лежала обнаженная женщина, идеально стройная, с чудесной талией и цветом кожи. Казалось, она спала. Эммануэль коснулась ее: она была сделана из нежнейшего пеноматериала; ее бархатистая кожа, ни холодная, ни горячая на ощупь, не уступала настоящей; ее рот и половые органы удались на славу. Гостья приблизила свое лицо к лицу куклы, пальцем приоткрыла ей рот – дыхание искусственной девушки имело странный аромат, который сложно описать, но скорее – неприятный. Эммануэль решила исследовать вагину: она была горячей и переполненной странными испарениями. «Забавно, – подумала Эммануэль. – Видимо, это специальная кукла, предназначенная только для мужчин. Кому еще придется по нраву такой аромат? Кажется, клуб не поддерживает гомосексуальность. Что может скрываться по ту сторону занавеса?»

Эммануэль бросила платье на пуфик, пересекла комнату и зашла за занавес. Там стояла застеленная прямоугольная кровать. На ней с двух сторон сидели двое одетых мужчин – словно симметричные фигурки для украшения камина. Мужчины выглядели словно близнецы – оба высокие, мощные, с желтоватым цветом лица, множественными мелкими мимическими морщинками и узкими, как у корейцев, глазами. Близнецы не обратили на Эммануэль никакого внимания. Гораздо больше их интересовало тело, лежащее посреди кровати, они разглядывали его, словно ученые – своего подопытного кролика. Эммануэль узнала этот мальчишеский торс, выбритый выпуклый лобок, элегантные ноги и янтарный загар – на кровати лежала Би.

Она как будто умерла, думала Эммануэль, стоя неподвижно, словно изваяние. Однако почти в ту же секунду Би открыла глаза, улыбнулась, повернула голову сначала к одному мужчине, затем к другому, выдохнула:

– So fantastic![47]

Эммануэль вздохнула. Все трое посмотрели на нее. Обнаженной Би выглядела столь же уверенной, сколько и в своем парчовом костюме тем вечером в середине августа, когда они с Эммануэль пили чай у матери Мари-Анн. Би воскликнула:

– Как я рада тебя видеть! – она села на кровати, опершись рукой на плечо одного из близнецов.

Ее лицо, как всегда, сияло, ее интонация, как всегда, казалась радостной. От нежного взгляда серых глаз Эммануэль захотелось плакать.

– Вы знакомы, – заключил один из мужчин по-французски с невероятным акцентом. – Займитесь любовью.

Эммануэль приблизилась к кровати, встала на колени, подняла глаза на одного из мужчин. Однако он не добавил к сказанному ни слова и даже не шелохнулся. Эммануэль повернулась к молодой американке, размышляя о том, кто сделает первый шаг. Это была Би. Она обвила руками шею бывшей любовницы, притянула ее к себе, ногами обхватила ее талию, прижала свою грудь к ее груди.

– Помнишь? – произнесла она. – Это ты меня научила.

Коленом она погладила лобок Эммануэль.

– С тех пор я многое узнала.

За коленом последовала рука – рука эксперта! Эммануэль про себя порадовалась: какой прогресс! И губы Би на ее груди. Затем на ее губах. На ее губах!

Она лежала неподвижно, ничего не чувствуя. «Какой ужас, – подумала Эммануэль. – Я стала фригидной». Она сделала над собой усилие, отвечая на ласки пальцев и губ любовницы. И вдруг вспомнила день из детства, когда ей оперировали миндалины без общего наркоза. Местная анестезия защищала ее от боли, но тактильная чувствительность сохранялась: она следила, не упуская ни одной детали, за тем, как орудовали инструменты в ее горле, и она знала – вот ее ущипнули, а теперь разрезали. Она пыталась убедить себя в том, что ей больно, но нет, ее сделали неспособной физически что-либо испытывать, она стала холодной, апатичной, равнодушной к тем манипуляциям, которые над ней производили. Она словно оказалась выброшена из мира живых – тех, которые страдают и радуются, кричат от горя и от счастья. В стерильном пространстве медицины можно резать по живому и тут же останавливать кровь, ни малейшее прикосновение не вызывает отклика организма. Страшная тошнота подступила к горлу малышки Эммануэль, операцию пришлось прервать, чтобы успокоить и наконец усыпить девочку. Ту же тошноту почувствовала теперь уже взрослая Эммануэль – она, подобно маленькой девочке, не выносила местного наркоза. Девушка резко перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.

«Что со мной? – волновалась Эммануэль, кусая подушку. – Что со мной такое?» Она пыталась представить себе лицо Би, вспомнить, как любила и ждала ее… Она повторяла про себя: «О, моя плодородная почва! О, мой прекрасный ангел, моя красавица, моя возлюбленная! Ты моя бухта надежды, мой свет! Моя прелесть, моя земля, моя бухта, мои крылья…» Слова вихрем проносились в пустой голове; Эммануэль не узнавала их смысла, не понимала их больше. Би! Разве не обещала она любить ее вечно, постоянно, ежечасно, оставаться верной, как времена года? Даже в забытьи, даже в разлуке…

Эммануэль села на кровати, горестно и яростно отстранив от себя руку Би. Вскочила, не глядя на возлюбленную, побежала к занавесу, с отвращением отодвинула его, взяла с пуфика свое платье и, не оборачиваясь, выскочила из комнаты. Какое-то время она шла по коридору, глядя себе под ноги. Ее остановил мужчина, что-то спросил, она не поняла. Услышала, как ответила:

– Простите, не сегодня.

Держа платье, она летела из коридора в коридор, пока наконец не оказалась у двери, которая открывала доступ к сложной системе подземных галерей. Словно под гипнозом, Эммануэль выехала из стеклянного дома и помчалась по улицам – в разноцветных кричащих городских огнях – несколько раз чуть не спровоцировала автокатастрофу, но вернулась домой к ужину.

Жан ее ждал. Они сели за стол.

– Давай сегодня ляжем спать пораньше. И будем долго заниматься любовью. Хочу понять, люблю ли я тебя по-прежнему, – сказала Эммануэль.

– У тебя возникли сомнения по этому поводу? – ласково рассмеялся Жан.

– Не совсем. Но лучше удостовериться.

* * *

– Если бы я была мужем, – обращается Эммануэль к Анне Марии, – то я бы хотела, чтобы моя жена занималась любовью как можно больше – с разными мужчинами и, конечно, с женщинами. Я бы не переставала искать для нее новых любовников и любовниц. И круг моих собственных связей я бы увеличивала лишь для того, чтобы у моей супруги было больше шансов заняться любовью с новыми людьми. Мой дом стал бы самым гостеприимным в городе, но войти туда позволялось бы лишь тем, кто был бы готов соблазнить мою супругу. Каждый раз при встрече с новым человеком я бы думала: «Захочет ли он ублажить тело моей любимой? Если нет – у меня нет времени на общение с ним». Тот, кто отказался бы спать с моей женой, не смог бы считаться моим другом. Потому что, узнав мою жену, невозможно бы было ее не захотеть. Неужели я в качестве супруга могла бы простить кому-то равнодушное отношение к моей возлюбленной? Я бы старался блюсти интересы моей жены.