Читать книгу "Эммануэль. Антидева - Эммануэль Арсан"

– А разве нельзя совместить оба случая?

– Физически можно. Но необходима смена ролей, чтобы сознание отреагировало соответствующим образом и переключило одно удовольствие на другое.

– Да уж!

– Что вам об этом известно?

– Ничего. Продолжайте.

– Итак. В-третьих, каждый клиент должен открыть счет. Если человек приходит выбирать, то с него снимают деньги. В обратной ситуации – деньги начисляют. Правило таково: чтобы иметь право выбора, надо быть выбранным хотя бы раз. То есть на счете всегда должны быть деньги.

– А проценты?

– О! Это хорошая идея, надо ее обмозговать. Главное, придумать, с чего брать или получать процент: ну, например, процент можно начислять тем, кто приводит продаваться своих детей.

– Какой ужас!

– А если они красивы? Те, у кого нет детей, соответствующих критериям заведения, могут одалживать их у знакомых или отдавать в пользование своих любовников и любовниц. Желательно, чтобы они были девственниками.

– Признайте, что у вас извращенное сознание.

– А вы считаете, что девственницы должны оставаться девственницами?

– Есть более подходящие места, чем бордель, чтобы потерять девственность.

– Не уверена. После того как я посетила стеклянный дом, мои представления о борделях изменились. Но вернемся к нашим баранам: в конце месяца все счета будут выравниваться, все долги – закрываться.

– Ваш план не годится: как вы сделаете все счета кредитоспособными?

– Посоветуюсь с экспертами: финансы – не моя область.

– Это заметно. Но почему не платить наличными? Вы предпочитаете безналичные расчеты?

– Это для того, чтобы обязать всех себя продавать. Иначе многие захотят лишь покупать. Я не намерена давать привилегии классу собственников.

– Ваша забота о классах очень трогательна.

– Я забочусь о них не напрасно. Когда я говорю о классе собственников, я имею в виду главным образом мужей, владеющих своими женами, будто первопечатными книгами. Эти мужья бегут в стеклянный дом, чтобы развлечься с другими женщинами, но не желают платить собственной плотью.

– То есть вы решили примкнуть к суфражисткам и прочим феминисткам?

– Нет, я же сказала, что намерена действовать в интересах мужчин. Несправедливо лишать их сладости самоотдачи во всех смыслах этого слова. Даже если сейчас мужчины к этому и не готовы.

– Какой альтруизм! Жаль, что вы не родились во времена Фурье[46].

– Моя эпоха меня устраивает. Кстати, вы тоже не сможете приходить в стеклянный дом лишь ради собственного удовольствия. Счета отразят реальное положение дел: роли будут меняться, пассивность уступит место активности и наоборот; вы сможете выбирать и быть выбираемыми. Учреждение преследует филантропические, а не коммерческие цели.

– Значит, теперь речь не о проституции, а о благих делах. Прямо какая-то обитель милосердия! А у меня-то уже воображение разыгралось! Вы отбиваете у меня охоту!

– Подождите, я еще не закончила. Когда человек того или иного пола приходит в учреждение, ему оглашают список мужчин и женщин, которые явились в этот день, чтобы быть выбранными. Разумеется, процедура возможна лишь в том случае, если у человека на счету есть деньги. Как только он просит огласить список, с его счета тут же списывается определенная сумма. Только лишь за одно намерение. Даже если в итоге ему никого не подберут, и он уйдет не солоно хлебавши. Любопытство разрешено, но тариф на него тот же, что на любовь. Так мы ценим эротику.

– А тех, кто фигурирует в списке, как предлагается оценивать? По именам? Или все друг друга знают заранее?

– Вовсе нет: новые клиенты появляются постоянно. Неизвестность привлекает. Неизвестность, загадочность – козыри всей системы.

– Значит, имена записывают.

– Никто вам не мешает пройти под вымышленным именем.

– То есть выбор – это вовсе не выбор, а лотерея.

– Можно сказать и так, но в таком случае – все номера выигрышные и все подарки прекрасны.

– У уродцев шансов нет?

– Ни единого.

– И это, по-вашему, справедливо?

– Уродцам остается ваш рай.

– На небе есть место не только для уродства.

– Но для красоты есть земля.

– Ваш клуб – не лучшая затея.

– Эй! Будьте игроком! Забудьте на секунду о своей позиции и скажите честно, что вы думаете о моем регламенте?

– Он никуда не годится. Ваше так называемое равноправие сокрушает храм эротизма. В этом храме – как вы сказали – женщина сравнима с богиней. Единственной богиней. То, что за ее благосклонность надо платить, еще туда-сюда, но как она может покупать своих преданных слуг? Занимаясь любовью с женщиной, мужчины славят ее, обещают служить культу прекрасной дамы. Если женщина выставляет двойной тариф, то это, конечно, можно расценивать как черный юмор, но в принципе все ясно. А вот если она сама платит, как же она может считаться богиней?

– Вы говорите о золоте. Продолжайте.

– Вы должны понимать, что делаете. Вы хотите превратить эротизм в некую эстетику нравственности со своей логикой или сделать из него эгалитарную утопию? Предупреждаю вас, что второе неоригинально и столь же привлекательно, сколь двери тюрьмы. Ваш клуб – не Цитера храмов будущего, а скорее фаланстер. Ваши клиенты до такой степени равны, идентичны в своем поведении, что пол перестает существовать. Лично я предпочитаю сохранять свой пол, быть женщиной, единственной, уникальной, драгоценной, желанной. И если человеческое существо может продаваться, то только я. Пусть это будет моей привилегией! А мужчины пускай выстраиваются в очередь за любовью с протянутой рукой – как на бирже!

– Впервые я думаю, что вы правы.

Эммануэль делает шарик из своего чернового плана и бросает его через балюстраду террасы в растрепанные листья кокосовой пальмы.

* * *

В другой раз Эммануэль сказала Анне Марии:

– Один мужчина слишком устал, чтобы заниматься со мной любовью, и сказал мне, что любовь – глупость. Теперь мне достаточно известно, чтобы я могла понять – мужчина ошибался. На самом деле, любовь – это способ расширить границы разума.

* * *

В абсолютно белой комнате, напоминающей больничную палату, Эммануэль первым делом заметила глубокое кресло в форме восьмерки на коротких ножках. Девушка решила, что в таком кресле удобно заниматься любовью – сидя лицом к лицу или друг за другом.

Комната была разделена занавеской надвое. Помимо странного табурета, в этой части располагались также нечто вроде гимнастического коня и витрина с изделиями из различных материалов: некоторые напоминали пенисы животных – от пса до мула – в натуральную величину. Кроме того, в витрине красовались наручники, узкие ремешки, щипцы, хирургические зеркала и странный предмет размером с женскую грудь, состоящий из двух стеклянных полусфер, соединенных резиновыми трубками, к которым был присоединен ручной насос. Должно быть, это аппарат, чтобы доить женщин, – подумала Эммануэль. – Какое, наверное, удовольствие!