Читать книгу "Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла - Марк Д. Хаузер"

Перед нами ужасающая статистика и страшная идеология, по крайней мере с точки зрения некоторых культур и обществ. Эти данные показывают, как социальные нормы могут способствовать сохранению насилия, провоцируя мужчину защищать свою честь через контроль над сексуальными и романтическими интересами женщины, угрожая ей перспективой крайнего насилия или убийства. Культуры чести выполняют функцию психологических поясов верности, или, согласно арабскому выражению, честь мужчины «находится между ног женщины»[144].

Убийства на почве защиты чести и преступления на почве страсти проявляют параллельные психологические отличительные признаки[145]. И те и другие обычно поддерживаются местной культурой, социальной нормой, которая рассматривает насилие как ожидаемую реакцию на нарушение этой нормы. И те и другие связаны с укоренившимся неравноправием полов. Откровенно говоря, мужчина может убить свою внебрачную сожительницу и удалиться как герой, которого уважают, а женщину, совершившую аналогичный поступок, поносят как хладнокровную убийцу и назначают ей пожизненное заключение или приговаривают к смертной казни. И наконец, убийства на почве защиты чести и преступления на почве страсти обычно не влекут за собой никакого наказания или назначается весьма незначительное наказание. Основное различие между этими двумя типами насилия состоит в том, что преступления на почве страсти совершаются в результате явно неконтролируемой ярости, провоцируя непреднамеренный акт агрессии, часто в форме нападения со смертельным исходом; иногда убийца испытывает угрызения совести или, со временем успокоившись и подумав, раскаивается в содеянном. Как уже говорилось, убийства на почве защиты чести отличаются хладнокровием и расчетливостью и редко связаны с чувством вины. Преступления на почве страсти чаще всего провоцируются видом любовницы, которую застали на месте преступления, или ее рассказом о прелюбодеянии и сексуальных недостатках ее партнера. Прозаик Милан Кундера писал: «...поскольку у человека только одна жизнь, он не может ставить опыты, для того чтобы проверить, следовать ли ему за своими страстями или нет»[146]. Тем не менее иногда мы вынуждены следовать за своими страстями в том жизненном эксперименте, который происходит помимо нашей воли.

В то время как убийства на почве защиты чести тесно связаны с культурой, в которой женщины считаются «товаром», преступления на почве страсти обусловлены таким представлением о человеческой натуре, согласно которому эмоции невозможно контролировать, по крайней мере в определенных ситуациях. Именно здесь возникает понимание связи между нашей способностью к моральному суждению и системами искушения и контроля.

Теория эволюции Дарвина показывает, что естественный отбор содействует борьбе мужчин за обладание женщинами, а женщин делает разборчивыми при поиске, выборе и закреплении партнера. Как только мужчина и женщина договорились пожениться, это соглашение, имеющее обязательную юридическую силу, выступает в качестве механизма контроля над соблазном искать других партнеров — по крайней мере в тех культурах, где брак заключается между одним мужчиной и одной женщиной. Этот механизм позволяет надеяться на то, что обещание дано с учетом способности к моральному суждению. Его нарушение (вступление в романтические отношения с другими партнерами) рассматривается как недопустимый или запрещенный поступок. Такая надежда не зависит от того, оформлен брак юридически или носит неформальный характер. Оба партнера должны быть настороже, чтобы предупредить угрозы для своих отношений. Если вы видите любимого человека в постели с другой, это оставляет мало места для воображения. Рассказ вашего любимого человека о том, как он занимался любовью с другой партнершей, производит аналогичное действие, но по меньшей мере может заронить некоторые сомнения относительно правдивости сообщения. Ссылка на провокацию в виде словесных колкостей как оправдание насилия часто отвергается в судах общего права, включая судебное дело, когда мужчина нанес жене девятнадцать ножевых ранений, после того как она посмеялась над его сексуальными способностями и угрожала разводом; с другой стороны, до 1997 года в американском штате Джорджия считалось оправданным убить кого-либо для предотвращения прелюбодеяния.

Трудно представить что-либо более угрожающее, более раздражающее и — для некоторых — более заслуживающее убийства, чем визуальное подтверждение адюльтера. Эта картина провоцирует включение той части способности к моральному суждению, которая связана с оценкой запрещенного действия. Хотя могло бы показаться очевидным, что тот принцип, который руководит нашим суждением, в данном случае является всего лишь нарушением обещания. На самом деле все гораздо сложнее. Если муж обнаруживает свою жену в постели с другим мужчиной, всегда ли это запрещенный поступок? А что если данная супружеская пара живет в гражданском браке? А что если жена пытается забеременеть от другого мужчины, потому что ее муж бесплоден? А что если ее муж только что сообщил ей, что он импотент, и, следовательно, она может свободно заниматься сексом с другими мужчинами столько времени, сколько он вытерпит? Нет научных данных, с помощью которых, так или иначе, можно обсуждать эти возможности. Тем не менее они показывают, почему нам нужно разделить событие на цепочку действий, включая их причины и последствия. Это вклад в развитие нашей способности к моральному суждению. Это материал, который она «обдумает», прежде чем «выдаст» оценку в связи с допустимым, запрещенным или обязательным действием. Это то, из чего состоит создание Ролза.

Эмоции тоже должны включиться, выводя нас из сферы морального суждения в область аморального акта насилия. Хотя компонент Юма в нашей способности к моральному суждению быстро провоцируется проявлением суждения, этот вид угрозы автоматически не приводит тысячи людей во всем мире к убийству. А для тех, у кого это заканчивается убийством, во многих странах есть долгая история признания (как на житейском, так и на юридическом уровне) того, что власть эмоций способна подавить и нашу способность к моральному суждению, и рациональные выводы, которые за ней следуют. Эта разновидность превышения полномочий выполняет функцию защиты или оправдания акта насилия. Оправдывая определенные действия, однако, право неизбежно создало бы особое представление о человеческой натуре, такое представление, которое связано с системой ценностей, касающейся искушения и контроля. Почему вида чьего-либо обнаженного любовника, лежащего в постели с другим человеком, достаточно, чтобы преодолеть контроль и превратить убийство в простительный или допустимый акт? Даже если мозг мужчин и женщин устроен по-разному и у них разные способности к контролю, следует ли судам общего права учитывать разные уровни ответственности? Существует ли универсальная критическая точка, некий порог искушения, выше которого все системы контроля перестают действовать? Или эта точка является особенной в каждом конкретном контексте и для каждого человека — она своя? Что представляет собой та провокация, которая вызывает искушение и усыпляет контроль? Закон не дает четкого или последовательного представления об этих проблемах, но история показывает, как изменение представлений о человеческой натуре, особенно об ее сексуальности и представителях разных полов, стало частью правового дискурса. Ученый юрист Виктория Нурс обобщает положение вещей в Америке до 1997 года.