Читать книгу "Жена русского пирата - Лариса Шкатула"

А она сама почему не задумывалась? Пули свистели слишком далеко? А если и с нею случится что-нибудь подобное, сможет кто-нибудь её защитить? Или решат, как обычно, что у нас зря не арестовывают, и в глазах общества приговорят её без суда и следствия? Впрочем, без разговора с Сашей это лишь монолог. Глас вопиющего в пустыне. Она, пожалуй, подождет с этими размышлениями до его возвращения из командировки. Решить-то решила, но заноза в душе все равно торчала и саднила, не давая покоя…

Прав Стас, никак она не может настроиться на работу, так выбил её из колеи приход Крутько. Вот, даже к Эмме не заглянула. Бедная обезьяна, наверное, опять решила, что её бросили.

Эмма — двухлетняя самка шимпанзе. Гастролировавшие две недели назад немецкие дрессировщики — чета Бутман — оставили её в Москве. Эмма простудилась в нетопленом цирке, по выражению хозяев, "дишаль на ладан": кашляла, ничего не ела, а потом и вовсе слегла от "инфлюэнц". Бутманы договорились с директором цирка, заплатили ветеринару, чтобы он сделал укол "бедний Эмма", а они в следующий приезд зайдут на "могилка любимый обезьянка".

Московские циркачи считали Эмму злобным животным. Она кусала и царапала всякого, кто пытался к ней приблизиться. Собственно, до обреченного шимпанзе уже никому не было дела, но Наташа все же, проходя каждый раз мимо её клетки, пыталась Эмму чем-нибудь покормить или просто ласково поговорить — все тщетно. В ответ на все её попытки обезьяна только злобно скалила зубы и из последних сил все же пыталась укусить. В тот день, когда должен был прийти ветеринар, Эмму даже не покормили. Наташа решила в последний раз приблизиться к её клетке.

Бедное животное, свернувшись в клубок, дрожало мелкой дрожью, но при звуке шагов Наташи обезьяна с трудом приподняла голову, и в глазах её отразилось такое горе, что сердце молодой артистки дрогнуло. Не решаясь подойти к самому директору цирка, она кинулась к шпрехшталмейстеру[40], в просторечье шпреху, у которого была оригинальная фамилия Принц. Он работал в цирке много лет, был знаком с самыми знаменитыми артистами и всегда охотно приходил на помощь молодежи.

— Пожалуйста, Эдуард Филиппович, попросите директора, чтобы Эмму не усыпляли, а разрешили мне за нею немножко поухаживать. Может, её удастся спасти?

— Как ты будешь с нею общаться? — сочувственно посмотрел на Наталью шпрех. — Она же злая, как плохая жена! Никого к себе не подпускает.

— Вы только попросите, чтоб разрешил, а я постараюсь!

Вернулся Принц минут через пять улыбающийся и поманил Наташу.

— Разрешил. Дал две недели. Не будет улучшения — не обессудь!

Вообще-то Наталья Романова совершенно не представляла себе, как обращаются с обезьянами, но решила, что раз они так похожи на людей… Для начала она попросила служителей убрать клетку со сквозняка. Эмму, которая уже почти не двигалась, приподняли, положили под неё набитый соломой старый матрасик — его где-то разыскала Анечка Труцци — и укрыли старым шерстяным свитером Саши Романова. На другой день Наташа принесла под пальто бутылочку ещё горячего молока и решительно вошла в клетку к Эмме. У больной обезьяны хватило сил лишь на слабое шипение. Молодая женщина положила руку ей на голову и почувствовала, как Эмма напряглась будто в ожидании. Чего? Кнута? Вот оно что! Шимпанзе просто никогда не видела от человека ласки. Наташа поднесла к её морде бутылочку.

— Пей, глупенькая! Ты должна выздороветь!

Эмма шевельнула ушами: как, ей предлагают лакомство, которое она ещё не заработала?

— Пей!

Эмма опять шевельнула ушами, пытаясь в речи человека уловить нотки приказа или раздражения, и несмело открыла рот…

Улучшение наступило незаметно. Наташа увидела в один из дней, что Эмма уже не дрожит и в клетке лежит не скрючившись, а как бы угнездившись. Она ещё вздрагивала, когда Наташа гладила её, но укусить не пыталась. Однажды по настоянию Романовой Эмму осмотрел ветеринар, нашел некоторое улучшение и сделал укол, но вовсе не тот, который заказывали Бутманы…

Отдельной грим-уборной у Наташи не было: всем участникам аттракциона досталась одна большая комната, которую молодые артисты разделили ширмой на мужскую и женскую половины. Как-то, переодеваясь перед репетицией, Наташа пожаловалась подругам, что у Эммы никак не проходит кашель. На другой день с мужской половины послышалось условное "тук-тук", и в символическую дверь просунулась рука с каким-то пузырьком.

— Что это? — поинтересовалась Наташа.

— Настойка от кашля. Бабушка делает, — пояснил Станислав, — на травах. Мне помогает.

— А чем ты от обезьяны отличаешься? — неуклюже пошутил Федор Красавин. — Значит, и Эмме поможет!

За ширмой раздался шлепок.

— Я тебя научу уважать начальство!

Как более опытного акробата артисты единогласно выбрали руководителем аттракциона Станислава.

— Я забыл предупредить, — раздался немного погодя его голос, — бабушка травы на водке настаивает.

— Спасибо! — Наташа быстро оделась и побежала поить Эмму настойкой.

К её удивлению, Эмма, понюхав лекарство, не только охотно выпила его, но даже облизала ложку и подняла голову, ожидая добавки.

— Нельзя этого пить много, — сказала начинающая укротительница, закручивая пробку, — ещё опьянеешь.

Она представить не могла, что Бутманы "для куражу" иной раз поили Эмму водкой и покатывались со смеху, наблюдая за её кренделями. Правда, однажды они, видимо, передозировали алкоголь: обезьяна пришла в неистово-злобное состояние и кинулась на хозяина — герра Макса, разодрав в клочья выходную куртку и расцарапав до крови. Свои забавы Бутманы все же не прекратили, но держались настороже и не иначе, как с бичом в руках…

То ли помогло снадобье бабушки Закревской, то ли забота и участие Наташи, а скорее, то и другое вместе, но в один прекрасный момент Эмма, выпив очередную ложку настойки, поднялась, отошла в глубь клетки и стала на передние лапы в стойку. Потом подпрыгнула и кувыркнулась в воздухе.

— Ах ты, моя умница! — растрогалась Наташа.

Обезьяна подошла к ней и ткнулась головой в руку: мол, погладь! И когда Наташа погладила её, шимпанзе не вздрогнула, как обычно, а с видимым удовольствием прижалась к своей спасительнице. Та была счастлива до слез.

— И что ты теперь с Эммой будешь делать? — услышала она голос подошедшего шпреха.

— Я об этом не думала, Эдуард Филиппович!

— А надо подумать. Эмма должна работать: она артистка, а в цирке дармоедов нет.

— Вы хотите, чтобы я стала дрессировщицей?!

— Ну а почему нет? Сумела же ты укротить эту злючку?

Молодая артистка остолбенело взглянула на Принца.

— Я и не собиралась специально её укрощать. Просто мне стало жалко обезьяну, как любой из нас пожалел бы больного ребенка.