Читать книгу "О любви - Валерий Зеленогорский"

Он с юности любил девушек друзей запутать в свои сети, а потом и жен друзей соблазнить посулами и обманом, – любил он это дело, причиной всему был неудачный брак с первой женой, которая ушла от него к старому учителю музыки, плешивому и горбатому, от него, хоккеиста и звезды КВН. Он всю жизнь доказывал ей, что он герой, не забыв юношеской обиды.

На этот раз он пригласил певицу, которая ему нравилась, ему говорили, что она иногда позволяет себя любить за полтинник, но он тратиться не хотел, хотел слегка поиграть с ней, а если пойдет, то денег даст, только разумных: ну десятку, ну пятнадцать, но полтинник – это разврат и ханжество.

Праздник был назначен на 26 декабря, самый тяжелый день для перемещения по Москве: звезды первой величины ездили по местам выступлений в сопровождении спецбатальона ГАИ, самые крутые – на машинах ФСО, а остальные – кто во что горазд.

Сергеев уже собрался выезжать в ресторан на встречу со звездой, но ему стало плохо, заболело сердце, он понял, что прихватило серьезно, и велел жене вызвать «скорую».

У него были страховка и личный врач, но он застрял в пробке и стал ждать реанимобили из главной клиники страны и двух европейских центров для подстраховки, но никто не ехал: Москва стояла, как в 41-м году, к центру не смогла бы пробиться танковая колонна Гудериана.

Сергеев лежал на диване и думал: «А на хера в этой стране деньги, если ты можешь сдохнуть от банального приступа стенокардии?» Жена выбежала на улицу и увидела, как по тротуару пробирается «скорая», мигая и громыхая всеми сигналами. Она бросилась под нее, как Матросов на амбразуру, но реанимобиль вильнул перед ней и уехал лечить кого поважнее. «Странно», – подумала жена. Ей показалось, что в салоне «скорой» мелькнуло знакомое по телевизору лицо.

Она вернулась домой. Сергеев тяжело дышал. Он попросил ее подойти поближе и стал диктовать номерные счета на Каймановых островах. Зазвонил телефон, секретарша сообщила, что звезда приехала на «скорой», чтобы успеть к началу.

Маленькая сучка и большая тварь

С собаками у К. в жизни не складывалось, не любили они его, да и он их не жаловал. Стая бродячих псов, вылетающих из подворотни, одинаково пугала его, как и крохотная шавка на руках оборзевшей хозяйки, готовой порвать любого, кто косо посмотрит.

«Трудно любить человечество, – вздыхал К., – а уж собак – это уж слишком». Весь день приходили сообщения от женщины, страдающей по нему, как по живому Богу, в них были слова любви. Казалось бы – делай с ней что хочешь, а не хочется.

Хочется любить суку и тварь, мерзкую, холодную и тупоголовую. Терпеть, юлить, заискивать, искать интонации и подтекст в словах, где все фальшь и неправда. Что же так манит к сукам и тварям нормальных людей, вовсе не мазохистов?

Кажется, люби тех, кто любит тебя, купайся, растворяйся в любящем облаке, утони в сладком омуте. Нет, нужно в очередной раз вступить в следующий ком дерьма и ходить в нем по уши. Сутками искать смысл там, где ничего нет и быть не может. Нет в этом омуте ни глубины, ни родниковой чистоты, ни серебряных струй – есть речка-вонючка, и ты плывешь в ней, гребешь своими руками и в конце концов тонешь, так в очередной раз и не поняв, что опять вляпался. Но каждую ночь и каждое мгновение ты ждешь звонка от этой твари, а она не думает звонить – не по умыслу, не ради желания больнее уколоть или ужалить, просто забыла телефон на работе, или закончилась зарядка, или просто уму непостижимые причины: спала, болела нога, была в бане.

А так хочется услышать хриплый и простуженный голос, желанный и такой равнодушный, простое слово «привет», и ты уже скачешь, как ребенок, получивший конфетку, и готов по первому требованию бежать, не разбирая дороги, разбивая колени и голову, и целовать эту тупоголовую, мерзкую, отвратительную тварь, холодную суку и чудовище, такое родное рыжеволосое чудо.

Итальянские туфли

Сергеев первый раз надел туфли в 20 лет.

До этого счастливого дня он носил нечто среднее между тюремными колодками и испанским башмачком.

Папа Сергеева всю жизнь работал на фабрике индивидуального пошива обуви, и вся семья носила нерукотворные изделия мастеров бытового обслуживания, которыми он руководил.

Папа Сергеев был талантливым руководителем, следил за модными тенденциями, находил новые модели, образцы их привозил на свою фабрику, их разрывали на детали до молекул, изучали под микроскопами, потом ставили на производство, и, увы, получалась не обувь, а пыточное устройство типа «ботинки».

Сергеев всю жизнь до первых туфель терпел адские муки в местной продукции. Врожденное плоскостопие усиливало физические страдания, нравственно он мучился, завидуя всем, кто не должен был носить папину обувь.

В советской жизни все было хорошо, но обувь, одежда и бытовая техника не соответствовали не только мировым стандартам, но и прямому назначению этих изделий со знаком качества.

Сергеев не хотел обижать своего папу и, пока тот не ушел на пенсию, терпел невыразимые муки, однако всему приходит конец.

По правде, Сергеев делал попытки завладеть парой отличных ботинок. Для этого пришлось использовать весь арсенал обольщения – познакомила как-то его подружка из библиотеки, где он, сняв обувь, читал днями напролет мудрые книги и модные журналы, что тоже было не очень доступно – очередь за хитами была, как и за всем остальным.

Стояние в очередях дисциплинировало народ, придавало его ежедневному существованию высокий смысл: достал – счастлив, не достал – значит, есть чего желать, и вообще очередь объединяет людей плечом к плечу, рука об руку, многим до сих пор этого не хватает.

Так вот, познакомили Сергеева с девочкой из обувной секции – она была товароведом, папа ее – заведующий секции в Доме обуви, и мама по обуви руководила в горисполкоме, вся семейка небосоногая.

Самым красивым местом у девушки-товароведа была обувь, все остальное, мягко говоря, не блистало – мятая какая-то она была, все вроде ничего – руки, ноги, нос, а вместе не цепляло. Но возможность ее безграничная одаривать людей сапогами и ботинками привлекала к ней всех модных чуваков в округе, они кружили над ней орлами и одаривали любовью и конфетами «Мишка на Севере», но ей хотелось настоящей любви, а Сергееву – новых ботинок, и их желания совпали, как ответы в кроссворде журнала «Огонек».

Сергеев начал ухаживать за девушкой, скрывая истинные мотивы, он навещал ее в обувной секции, говорил ей только о распиравшем его чувстве, модных премьерах и даже читал стихи, в которых все дышало любовью, называл ее Золушкой, намекая на внешний вид и потерянный башмачок (так он изобрел 25-й кадр, пробивая ее подсознание). Девушка требовала прогулок на Воробьевы горы, но он мягко отказывался, ссылаясь на плоскостопие, потом, раскалив кудесницу прилавка до потери разума, он предложил ей серьезную программу на выходные, узнав, что в понедельник поступит итальянская обувь для ветеранов партии и ударников коммунистического труда.