Читать книгу "Полет шмеля - Анатолий Курчаткин"

Веер — это был такой поселок на краю Уралмаша, действительно у черта на куличках, идти туда и идти.

— Ларку с Веера пошел провожать! — вырвалось у Лёнчика. Ему было досадно. — Нашел тоже чем заняться.

— Это ты брось, — сказала шмара. — Ларка девочка какая, о! Она не с каждым пойдет. С тобой, может быть, — ни в жизнь.

— Со мной? — Лёнчика задело ее заявление. Хотя эта Лара ничуть его не интересовала и лично он ни за что не пошел бы ее провожать. — Да видал я ее!

Шмара усмехнулась. Словно такого ответа от него и ждала.

— Сбацаем? — предложила она, кивая на яростно твистующую рядом толпу. — Раз Вики твоего все равно нет. Чего стоять.

Мгновение Лёнчик боролся со вспыхнувшим в нем чувством сопротивления. Все же это был не белый танец, чтобы танцевать приглашал не он, а его. Но, с другой стороны, раз уж оказался здесь, что же было не станцевать. Тем более что шмара была вполне себе ничего.

— Давай сбацаем, — согласился он, бросая свою желтую папку на подоконник.

Он был намерен твистить с нею по всем правилам, как большинство других пар, — на расстоянии друг от друга, словно безостановочно давя и давя сигаретные окурки, — но она, только они приблизились к толпе, подняв руки, возложила их ему на шею и до того тесно прижалась к нему — он ощутил ее грудь и живот, будто на ней не было платья.

— Давай так, — сказала она.

Они протанцевали так до самого конца танцев, и он отправился ее провожать. Имя ее было Марина. И в отличие от Лары она жила совсем рядом, десять минут хода, средний подъезд пятиэтажного дома, квартира ее на четвертом этаже, но, не доходя до своего этажа, на площадке между лестничными маршами третьего и четвертого она остановилась и прислонилась спиной к стене. Во всем подъезде не горело ни одной лампочки, тьма на лестнице была почти абсолютной, только из узкого, как щель, окошка под самым потолком проникало немного мерклого желтого света уличных фонарей. Лёнчик вместо ее лица видел лишь бледный овал.

Он наклонился к нему, и губы его тотчас встретились с ее губами — раньше, чем он был готов к тому, — а ее рука нашла его руку и, взяв поперек ладони, больно сжала. И так, пока длился поцелуй, все сжимала — было даже и больно.

— Гад такой, — сказала она, когда губы их разомкнулись. — Где столько времени ошивался? С лета жду-жду тебя…

«С лета» — это, должно быть, значило с того знакомства на «сковородке». Лёнчик тогда и не заметил, что произвел на нее какое-то особое впечатление.

— Работа, — пробормотал он. — Учеба…

Он не договорил — губы ее запечатали ему речь, а руки ее принялись проворно расстегивать пуговицы на его пальто, расстегнули, просунулись под полы и сошлись на его спине замком.

Но когда он начал расстегивать пуговицы у ее пальто, руки ее оказались на его руках, и пальцы ее стали мешать его пальцам. Вот еще, ты что, еще не хватало, говорила она. Но он вдруг ощутил в себе такое желание и силу — никогда с ним еще не случалось подобного. Да что ты, всего-то пуговицу расстегнуть, вслед ей говорил он. И вот оказалась расстегнута одна пуговица, и другая, и третья. А расстегнуть последнюю она уже и не мешала. И почти не мешала стягивать с нее рейтузы, трусы: сопротивлялась — и тут же уступала.

То, о чем думалось столько лет, произошло так стремительно — Лёнчик не успел ничего осознать. Он ухнул в бездонное ущелье и тотчас утратил всякую способность шевелиться, только вжимался в нее, вжимался, словно это с ним делала какая-то неподвластная ему, не в нем заключенная сила, а потом эта сила оставила его, и он оказался исторгнут к устью ущелья, бархат занавеса задернут, и он не в состоянии раздернуть его.

— Ох ты, какой ты! — сказала она, когда брюки у него были застегнуты и сама тоже натянула на себя рейтузы с трусами. — Прямо с первого раза — и в дамки.

Лёнчик испытывал чувство стыда от того, как скоро у него это произошло.

Но только он дотронулся до нее вновь, та, словно бы не его волей действующая в нем сила, стала заполнять его заново — и все повторилось: юбка, рейтузы, трусы… И вот теперь он мог гордиться собой, теперь было так, как рассказывалось другими, и она ему, как рассказывалось, подмахивала, — вот что это было такое, о чем Саса-Маса говорил «кидает».

— Ты даешь, вот ты даешь, ну ты дал! — услышал он от нее, когда они оделись по второму разу. — Неудержимый какой, прямо не остановить, уломал!

— Я в армию ухожу, — неожиданно для себя самого сказал Лёнчик.

— В армию? — словно не поняла, переспросила она.

— Ну, — подтвердил Лёнчик. — Через неделю.

— Что, и повестку получил? — с какою-то странной интонацией осведомилась она.

— Говорю же, через неделю. Получил, конечно, — ответил Лёнчик.

Он попробовал было, уже совсем по-хозяйски, обнять ее, но она неожиданно не далась. Молча стала застегивать пальто, застегнула и так же молча пошла по лестнице наверх.

— Ты что, э, что ты?! — недоуменно хохотнул Лёнчик, бросаясь за ней и пытаясь схватить в темноте за руку.

— Ой, да пошел! — отмахнулась она от него, продолжая подниматься. — В армию он! Все вы: вам дашь — и тут же вы в армию…

— Нет, ну если в самом деле, — по инерции еще, не осознав того, что она сказала, проговорил Лёнчик.

Она поднялась на площадку этажа и тут, на краю лестницы, остановилась, повернулась к нему лицом.

— А если в самом деле, так не фига лезть! Чего лезть, если все равно в армию? Гад такой! Сказал бы раньше — фиг бы я тебе дала! Пошел отсюда!

— Ладно, пошел, — с облегчением произнес Лёнчик, разворачиваясь. Он не испытывал к ней никаких чувств, он даже не был уверен, что она ему нравится.

— Нет, подожди! Остановись! Остановись, говорю! — услышал он ее приглушенный, полушепотом, оклик, когда был уже на следующем лестничном марше, но не остановился, а только ускорил свой бег вниз.

Он шел уже совершенно ночной, безмолвной пустой улицей домой, и его переполняло счастьем. Вот он и сравнялся с Сасой-Масой. И со всеми другими. И так неожиданно. Шел в комнату, попал в другую. Теперь точно можно было уходить в армию. Теперь под теми девятнадцатью годами, что прожил, подведена черта, впереди его ждала новая жизнь, и армия была лишь первым шагом, первой ступенькой в нее. Такое у него было чувство.

* * *

В военкомат, как извещала повестка, следовало прибыть к пятнадцати часам.

Военкомат размещался в доме напротив Дворца культуры, их разделял широкий сквер с липовой аллеей посередине и полосами кустарниковой акации вдоль чугунной ограды. То, что военкомат и Дворец культуры находятся напротив друг друга, Лёнчик никогда прежде не замечал, он осознал это, только оказавшись перед военкоматовским крыльцом. И в таком их расположении ему неожиданно увиделось нечто символическое. Дворец культуры с его драматическим кружком, танцами недельной давности, которые завершились лестничной клеткой в пятиэтажке неподалеку, словно олицетворял прошлую жизнь, военкомат был жизнью предстоящей. Прошлая жизнь закрывала за ним дверь, а дверь в будущую, распахнутая во всю ширь, зияла такой тьмой неизвестности — темнее невозможно.