Читать книгу "Дети смотрителей слонов - Питер Хег"

Я склоняюсь к стражу порога.

— Мы из посольства Саудовской Аравии, — сообщаю я. — Со мной здесь принцесса Тильте Азиз. Мы приехали, чтобы сообщить Беллераду, что он стал кавалером ордена короля Абдул Азиза.

Рядом с женщиной трое мужчин. Они стоят к нам спиной, изучая висящую на стене карту мира. После моих слов они медленно поворачиваются к нам с Тильте.

Двое из мужчин лысые и коренастые, и вид у них такой, что на мгновение мне приходит в голову мысль: может быть, всё-таки нам не следовало повиноваться снизошедшему свыше сигналу, и лучше было бы остаться в машине?

В первую очередь мы обращаем внимание на человека, стоящего в центре, между двумя другими. Ясно, что это судовладелец Беллерад собственной персоной, и если вы спросите меня, откуда я это знаю, то у меня на это есть один ответ: если бы вы однажды оказались перед Ганнибалом, или Анафлабией Бордерруд, или Наполеоном, то есть перед великими творцами истории, то вы бы тоже не сомневались.

Хорошо, что у нас есть преимущество нападающей стороны. Беллерад, двое лысых и женщина с огненным мечом временно теряют дар речи. Так что у нас с Тильте возникает возможность составить себе первый, ничем не замутнённый психологический портрет судовладельца.

Мы обращаем внимание на три факта. Во-первых, Беллерад похож на большинство из нас — он начинает чувствовать внутреннюю дрожь, услышав, что его ни с того ни с сего собираются наградить орденом, которым он сможет похвастаться перед тётушкой Лаландией, двоюродным дядей Гэуэрном и дядюшкой Маклером.

Во-вторых, это человек, которого жизнь научила, что когда один человек делает подарок другому, то он всегда прекрасно понимает, что взамен может получить солидный бонус, так что теперь Беллерад думает: а какие такие слова написаны мелким шрифтом на обороте ордена?

И третье, что нам с Тильте становится ясно с первого же взгляда на этого человека, — это то, что Беллераду есть что скрывать. Причём это не обычные medium size[21]тайны, которые есть у каждого из нас, — Беллерад заключает в себе большую и злобную тайну. У нас с Тильте возникает ощущение, что мы стоим перед одним из старых слонов-самцов, которого изгнали из стада за плохое поведение и который теперь делает хорошую мину при плохой игре, но ждёт подходящего случая взять реванш.

— Орден будет вручён вам на Великом Синоде, — говорю я. — Лично королём. И принцессой.

Мы с Тильте пятимся к стеклянной двери. Беллерад и его банда не их тех, к кому хочется поворачиваться спиной. Ханс распахивает стеклянную дверь, открывает дверцу автомобиля, отдаёт честь, садится за руль, и мы отъезжаем.

Один раз я оглядываюсь. Вся четвёрка вышла на тротуар и смотрит нам вслед.

Мы едем дальше — мимо офисных зданий и экскурсионных объектов Общества по украшению столицы. Тильте машет рукой, машина поворачивает налево. Мы пребываем в молчаливой задумчивости, мы очень надеемся, что Беллераду не стало известно, как мама с папой незаконно получили доступ к его частной корреспонденции — ведь он совсем не похож на человека, который может смириться с тем, что кто-то читает его личные письма, скорее, у него в прихожей на полке лежит базука как раз для такого случая.

Мы проезжаем мимо здания, которое когда-то давно было пакгаузом, но теперь его заботливо отреставрировали за двести миллионов, и оно превратилось в объект, который положено рассматривать только со стороны и на расстоянии, если только вы не сорвали большой куш в лотерее «Спортпрогноз». Подъехав к спуску в подземный паркинг, мы останавливаемся перед решёткой с панелью и кнопками, Тильте набирает код, который ей прислали на мобильный телефон Катинки, дверь отползает, и мы оказываемся в подвале, парковочные места в котором вполне можно было бы сдавать в качестве гостиничных номеров, если только поставить тут какие-нибудь перегородки и кровати. Мы оставляем машину и поднимаемся в зеркальном, отделанном красным деревом лифте, он пулей взлетает вверх и останавливается словно пушинка, и мы оказываемся на лестничной площадке, где в мраморных вазонах цветут орхидеи. Из одного вазона Тильте достаёт ключ, и мы входим в двухкомнатную квартирку, в которой нам разрешила пожить её знакомая.

Действительно, в квартире две комнаты. Но Тильте не сказала, что площадь каждой из них сто квадратных метров. А если всё-таки станет тесновато и захочется размяться, можно выйти на террасу, длиной во всю квартиру, с видом на порт и синее море.

Мебель в квартире выглядит так, будто на каждом предмете краснодеревщик поставил свою личную подпись, к тому же сделал он это вчера, потому что всё новёхонькое, а на стенах хозяева ещё не успели развесить картины.

Сначала у меня возникает желание спросить Тильте, кому же принадлежит эта квартира, но тут нависает чёрное облако подозрения: а что если эта квартира принадлежит какому-нибудь поклоннику Тильте, а с поклонником, у которого такой вкус, всё может оказаться всерьёз. Это значит, что где-нибудь через год Тильте обручится, выйдет замуж и уедет из дома. После этого не хватает только, чтобы Баскер нашёл себе какую-нибудь милую собачку и убежал с ней, и вот я остаюсь один-одинёшенек: мама и папа пропали, у сестры и брата своя жизнь, бедного Питера Финё все бросили.

Мы усаживаемся рядом в изготовленные на заказ кресла. Ашанти вскоре тихо встаёт и идёт в дальний конец комнаты, туда, где гостиная плавно перетекает в кухню. Хотя она ничего не говорит, я понимаю, почему она ушла, она хочет оставить братьев и сестру наедине друг с другом, и этим поступком демонстрирует такую деликатность, что просто невозможно её не полюбить, хотя она, похоже, и похитила нашего старшего брата.

И тем не менее в глубине души я чувствую печаль. Никто из нас ничего не говорит, печаль разрастается, это уже не печаль, а скорбь, и постепенно становится ясно, откуда она возникает. Почему-то именно сейчас я понимаю, что мы с Тильте и Хансом не будем вместе всю жизнь. Всё началось с Ашанти и Ханса, но дело не только во влюблённостях. Внезапно осознаёшь, что в конце концов мы доживём до конца дней своих, и тогда сначала умрёт кто-то один из нас, а потом остальные.

Тут вы, возможно, скажете: ну и что, все люди знают, что они смертны, и с этим никто не спорит. Но обычно мы понимаем такое только разумом. То, что мы когда-то умрём, никогда не касается настоящего момента, это нечто, относящееся к далёкому будущему и произойдёт это так нескоро, что даже и представить себе невозможно, так что пока не стоит заморачиваться этим всерьёз.

Но в эти минуты всё становится реальным.

Я знаю, что вам знакомо это ощущение, это с каждым бывало. Не знаю, как оно возникает. Вот я смотрю на руку Ханса, она лежит на спинке кресла — большая, такая знакомая, неуклюжая, она всегда загорелая, и внезапно я понимаю, что придёт день, когда эта рука более уже не будет обнимать меня и поднимать меня, и я не смогу смотреть на мир сверху.

Я смотрю на Тильте. На лице её загар, хотя ещё только апрель — загорает она так же быстро, как и мама. По её лицу не всегда можно определить её возраст, смотришь на неё — и непонятно, сколько ей лет: семь, шестнадцать или тысяча шестьсот — кажется, будто она в состоянии увидеть очень большой промежуток времени. Тильте всегда страшно любопытна, она хочет знать всё о других людях, и ещё она доброжелательна, и хотя иногда она может быть резкой и грубой, доброжелательности ей хватает, в этом её превосходит только прабабушка — а в распоряжении той было девяносто пять лет, чтобы достичь нынешней формы.