Читать книгу "Дивертисмент братьев Лунио - Григорий Ряжский"

– Разумеется, оба будут Ивановичами, всё по правилам. Ничего для них не меняется, просто нужно быть готовым принять детей, их уже отдадут вот-вот. А без этого не вернут. Или ты что, сам заберёшь, может? Только куда? – Он окинул взглядом пространство в гардероб шириной и в полтора от окна к двери. – И не пропишут их сюда, даже временно. И к кухне молочной не прикрепят, и к поликлинике, и остальное всё. Или как? – он спросил голосом, чуть твёрже предыдущего, и стал ждать ответа, немного волнуясь, но не подавая вида.

Заход против природы человека был такой силы, что не оставил Ивану возможности обмыслить прочие варианты. А они были, но только слишком метафизические и для нормальных.

Он поднялся и снова сел. И сказал чуть возмущённо:

– Мы же говорили, Григорий Наумыч, когда ещё с вами толковали, что не мои они будут. Отец – отцом, но сами они не мои, сами – ваши. Чего ещё-то надо теперь?

Внутри у Гирша отпустило и повеселело.

– Чего надо? Заявление подмахнуть надо, и все дела. Что мы сами забираем, сами кормим и сами воспитываем. Я, то есть как дедушка. Как и договаривались. – И протянул готовое заявление, о котором научили в инстанции. – Подмахнёшь?

– Где? – он взял бумагу и уставился в буквы.

– Тут. – Гирш указал пальцем в нужное место и положил на стол чернильную ручку без колпачка. – И число.

– Какое у нас? – осведомился Иван и подмахнул бумагу, не читая.

– Седьмое, – отреагировал повеселевший дедушка карликов и добавил ещё сведений про месяц и год.

– Всё? – окончательно спросил хозяин комнаты. – Теперь уже совсем всё?

Гирш встал и прощально вздохнул, счастливый и освобождённый:

– Совсем, Ваня, – улыбнулся он, уже почти искренне любя этого сидевшего напротив рослого дурачину, – и удачи тебе от всех от нас.

Остальное времени не заняло, по форме своей заявление было однозначно отказным, и решение вышло быстро. К тому времени как дед получил на руки все бумаги, мы, ещё малютки, уже находились под неусыпным Франиным приглядом и начали набирать свой тихий вес, умнея день ото дня, несмотря на маленькие по размеру, но чрезвычайно плотно сбитые мозги.

Глава 16

«Тем вечером я никуда уже с Фонтанки не ушёл.

– Спать будешь здесь, – распорядился Маркелов, указав на кабинетный диван. – Сейчас принесу застлать.

Главного ответа моего он ещё не услышал, но уже вёл себя как человек, закрывший вопрос. И в глазах его, как это было в самом начале нашей беседы, я сомнений уже не обнаруживал. Знал он, что победил. И знал, что я это понимаю. Ушлый гад. Попал бы к нам на север, так, думаю, в кратчайший срок сделался бы паханом, даже не имея предварительного опыта.

– И сколько я тут у вас пробуду? – задал я ему подкативший вопрос. И ещё один: – А девушка, что там, – я кивнул в квартирную глубину, – это она и есть, Юля ваша?

– Она и есть, – никак не выражая лицом отношения к моему вопросу, ответил Маркелов. – Что, не понравилась?

– Как раз наоборот, – не согласился я, – интересное лицо, непростое, запоминающееся. Такие лица несут в себе характер и загадку. Я пока только одно лицо и заметил, да и то мельком.

– Вот и разгадывай загадку эту, – так же равнодушно отреагировал Григорий Емельянович. – А остальное, не видел чего, ещё увидишь, не торопись, твоё будет, не убежит никуда.

– Я не в этом смысле, – смутился я, – я про то, что неловко как-то, ночую у вас, а толком не познакомились даже.

– Завтра, завтра всё, Лунио, сейчас спи давай.

– А сколько ей, кстати, дочке вашей? – позволил я себе задать ещё один вопрос.

– Двадцать четыре почти, – вяло бросил полковник и повёл шеей, – да какая тебе разница? Молодая она, молодая, не боись. – И предложил: – Пошамать хочешь?

Я хотел, как обычно, но смолчал, отрицательно мотнув головой:

– Ел уже, спасибо.

– А куда поедем, тоже завтра узнаешь, мне самому ещё это дело надо обмозговать. Всё, давай! – и закрыл за собой дверь.

Я постелил и лёг. Длины дивана, чтобы полностью протянуть ноги, не хватало, и мои ступни остались нависать над паркетом. Ощущения были незнакомые. За долгие годы, если отбросить два поезда, я впервые спал на настоящем чистом и ощущал это всей поверхностью кожи, всей целиком. Это был мой дом, но одновременно и не мой. Старыми остались лишь стены и, как я успел заметить, пара дверных полотен. Остальное стало чужим, уже пропитанным не нашими с папой запахами и заполненным не нашими вещами. Но всё равно чувство радости не покидало, несмотря на всю ту непонятную жизнь, в которую мне вскоре предстояло отплывать.

Я проворочался почти всю ночь, ища телу удобное положение и одновременно думая о том, что случилось со мной за последние сутки. Про те внезапные перемены в жизни, отсчитывая от последнего лагерного дня и про эту ночь в своей чужой квартире, перемены, к каким нужно было основательно приготовиться или же просто отдаться им, чтобы, забравшись в судно, плыть с ним вместе, как ему плывётся по вольным волнам, под неизменным уже теперь полковничьим капитанством.

Так я мучил себя и своё тело почти до того часа, когда предутренний свет за окном набрал достаточно силы и, начав просачиваться через задёрнутую портьеру, стал тревожить мне глаза. Тогда я и провалился в сон.

А проснулся не сам: было уже за десять утра, когда меня растолкал Маркелов и будничным голосом произнёс:

– Сейчас встанешь, куснём с тобой, чего бог послал, и будем определяться. День надо раскидать. У тебя ещё в городе осталось чего поделать?

Я неопределённо пожал плечами, не понимая, что именно будет правильней ему ответить. Каждая ошибка, понимал я, могла изменить мою ситуацию в корне. Наверное, сам он уже был во мне уверен, иначе не оставил бы у себя ночевать. Но только не я в нём. Что-то подсказывало мне, что не всё так идёт, как о том говорится. Хотя, наверное, во мне не успела ещё изжиться до конца лагерная подозрительность, когда постоянно, каждую божью минуту приходилось держать себя на острие, не зная, откуда и что на тебя упадёт.

– Да вроде... и не так, чтобы особенно было... – протянул я наугад, – надо ещё подумать, вспомнить.

– Ладно, – он сунул мне в руки полотенце, – иди мойся, а после на кухню давай. Географию ещё не забыл свою? – он кивнул на дверь, имея в виду внутриквартирное расположение комнат.

Когда я пришёл на кухню, там сидел он и девочка. Предвидя мой немой вопрос, Маркелов ответил не дожидаясь:

– Юля у нас раньше двенадцати не подымается, такие у неё порядки. Так что садись, намазывай.

– А вы у нас жить теперь будете, да? – смешливо спросила девочка и прыснула.

Она была хорошенькая, просто загляденье, и сейчас понравилась мне ещё больше, чем вчера.

– А я знаю, ты Маша, – сказал я и откусил хлеб с маслом.