Читать книгу "На веки вечные. Книга 2. И воздастся вам... - Александр Звягинцев"

Тот молча козырнул…

В машине Ребров засыпал Крафта вопросами.

— Что с вами было? Куда вы пропали? Мы уже не знали, что думать!

— Где-то месяца три назад я вдруг понял, что мне сели на хвост, причем очень плотно. Пасли каждый мой шаг. И хотя никаких доказательств у них не было, стало ясно, что дела мои плохи. Они все равно меня возьмут… Рано или поздно. Я рванул в Европу, но меня и тут вычислили.

— Неужели не было возможности дать нам знать?

— Увы… В общем, я понял, что надо уходить совсем, и проще всего сделать это в Берлине. Я оторвался от хвоста и по британскому паспорту вылетел в Западный Берлин. А потом прибрел, как блудный сын, на контрольно-пропускной пункт…

— Господи, вы не представляете мое изумление, когда уже после процесса, находясь в Москве, я узнал, что нахальный американский бизнесмен Крафт, с которым я столкнулся в Нюрнберге, и наш агент Гектор — один и тот же человек! В Нюрнберге я был уверен, что вы на самом деле работаете на американскую разведку и пытаетесь выведать у меня какую-то информацию. Когда генерал Филин, уходя в отставку, сдавал мне дела и сообщил об этом, я своим ушам не поверил… Он очень смеялся тогда, глядя на мою вытянувшуюся физиономию.

— Кстати, как он?

— Сергей Иванович умер — у него было больное сердце…

Первый Московский международный кинофестиваль, проходивший в том же году, был событием незаурядным. Толпы людей осаждали кинотеатры, где шли фестивальные фильмы. По всей Москве были развешаны плакаты с кадрами из фильма «Судьба человека» — Сергей Бондарчук в роли пленника нацистского концлагеря.

Ребров и Крафт, неторопливо бредшие по шумной московской улице, остановились около одного из таких плакатов.

— Вы вспоминаете Нюрнберг? — спросил Крафт.

— Довольно часто. Особенно Пегги, — засмеялся Ребров. — Разве можно забыть такое?!

— Пегги уже нет, Денис.

Ребров, пораженный, остановился.

— Невозможно поверить. Пегги… А что случилось?

— Год назад она вдруг узнала, что в Боливии есть целый городок в горах, где обосновались, бежавшие из Германии нацисты. Она решила, что ее долг, долг человека, который видел Нюрнберг своими глазами, поехать и написать, что там происходит. Я видел ее перед отъездом, предупреждал, что это небезопасно. Но вы же помните Пегги — ее невозможно было остановить. Она все-таки поехала туда и… не вернулась.

— Ее убили?

— Неизвестно. Она просто не вернулась.

Несколько шагов они прошли в молчании.

— А княжну Куракину вы помните? — каким-то загадочным тоном вдруг спросил Крафт. — Ту самую, к которой Вы меня ревновали? Ладно-ладно, не смущайтесь! Между прочим, я тогда, в Нюрнберге, не понял, что она имела в виду, когда передала через Пегги вам всего два слова — чистый понедельник.

— Она имела в виду рассказ Бунина… Там героиня в конце жертвует своей любовью и уходит в монастырь.

— Вот оно что, — протянул Крафт.

Через несколько шагов он остановился, повернулся к Реброву и мягко, но настойчиво сказал:

— Жизнь не рассказ, Денис.

— В каком смысле?

— В прямом. Жизнь не короткий рассказ с однозначным концом, а длинный-длинный роман, где победа может обернуться поражением, а катастрофа — торжеством.

— К чему вы это?

— К тому, что я видел княжну в Париже, когда скитался по Европе.

— Когда?

— Полгода назад. Она преподает в Сорбонне историю русской культуры.

— Значит, она…

— Нет, она не ушла в монастырь. Была послушницей, готовилась к постригу, но поняла, что не готова к этому выбору. Кстати, она до сих пор княжна, потому что так и не вышла замуж. А знаете, почему я вам все это рассказываю?

— Агент Гектор привык поставлять в Центр секретные сведения, — неловко попытался отшутиться Ребров.

— Ну, пусть так… Так вот, агент Гектор сообщает: сегодня в Москву прибыла делегация французских кинематографистов. Среди переводчиков Ирина Юрьевна Куракина…

Пресс-конференция блистательных французских звезд проходила весело и шумно.

Княжна Куракина и еще одна переводчица — француженка порой даже не поспевали с переводом за стремительным обменом вопросами и ответами.

И все-таки в какой-то момент Ирина вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она обернулась и увидела Реброва. Он смотрел на нее, не отрываясь, и в этот момент она созналась себе в том, в чем боялась сознаться раньше — она прилетела в Москву только ради этой встречи, последствия которой она не могла и даже не пыталась себе представить.