Читать книгу "Склейки - Наталья Лебедева"

– Племянница?

– Угу. Техникум закончила, а с работой как-то все не складывалось, вот она и придумала пристроить меня сюда, хотя бы на время. Говорила с Эдиком, он не захотел просить сам.

– Не захотел?

– Нет. Тогда Ольга сказала: схожу сама, мол, мне не трудно.– Вертолетова еще раз шмыгнула носом и смахнула тыльной стороной ладони предательскую каплю.– Пошла, познакомилась с Виталем...

– Так она только тогда с ним познакомилась?

– Ага. Ради меня. Ну вот, и договорилась. Можешь спросить у нее. А в ту ночь я спала... Ты что, зачем мне – Эдика? Мы же родственники, хоть и дальние. Нет. Ты что!

– Прости,– говорю я. Мне действительно стыдно и хочется плакать.– Прости. Конечно, это не ты. Прости. Слушай, я вот на тебя накричала, а даже не знаю, как тебя зовут...

– Диджей Вертолетова...

– Да нет, это я знаю. Я не об этом.

– А! Таня. Хромова.

– Прости меня, Танюш, ладно?

– Ладно.

Песня уже закончилась, и в эфире царит вопиющая тишина. Таня бросается к пультам. Я ухожу.

1 февраля, среда

От стыда не могу уснуть. Лежу всю ночь и смотрю, как меняется за окном зимнее монотонное небо. Встаю, едва только оно становится из темного серым.

Так и получается, что к офису подхожу на полчаса раньше, чем следует. У нашей темной двери – два ярких бордовых пятна и серая клякса, почти слившаяся с мутным зимним утром. Это Ларисик. Стоит перед своим поминальным ЖИЛ, сжимая в руках две роскошные розы. До нее – рукой подать, совсем близко, но я знаю: стоит мне подойти, как она бросится бежать.

Я решаюсь: выпрыгиваю из-за угла и бегу, вытянув вперед руку с растопыренными пальцами. Ларисик делает попытку убежать, но я хватаю ее за край серенького, тонкого пальто. Она оказывается легонькой, как воздушный шарик: я чувствую ее толчки, ее робкие попытки улететь, но все это – несерьезно. Крепко держу ее за ниточку.

Она наконец успокаивается, поворачивает ко мне свое тоненькое, лунным серпиком лицо с выпуклым лбом и выступающим острым подбородком. И тут я вижу, что она совсем молоденькая, лет двадцати, но кожа ее, мягкая, покрытая сеткой мелких морщинок, похожа на листок размокшей бумаги. Глаза ее смотрят на меня.

– Почему ты всегда убегаешь? – спрашиваю я. Я понимаю, что надо бы разговаривать с ней уважительно и нежно, но называть ее на вы отчего-то не получается, как бы мне этого ни хотелось.

– Не знаю,– отвечает она.– А зачем я вам?

– Просто... Мерзнешь тут. Жалко.

– Да нет. Я привыкла.

– Часто сюда приходишь?

Она кивает.

– А раньше приходила?

Она кивает опять.

И тут великолепная, захватывающая мысль приходит мне в голову, расходится по телу, как расходится вколотое в вену лекарство: ощутимо и сладостно-медленно.

– И в ту ночь ты тоже была? – Я едва не приплясываю, ожидая ответа, понимая, что вот он: ключ ко всему. Вот он – человек, который может подсказать мне ту единственную деталь, которую я упустила и которая все объясняет.

– Была,– просто отвечает она.

– А хочешь, я покажу тебе наш офис? Место, где он работал? Студию? – спрашиваю я, стремясь загнать воздушный шарик под крышу, лишить его возможности улететь в синее небо.

– Хочу,– отвечает она.

Новый, взятый вместо уволенного охранник с подозрением смотрит на нас: ему трудно, он пока не успел выучить всех сотрудников. Я показываю ему удостоверение, а про Ларисика говорю:

– Это со мной.

Он колеблется, не зная, можно ли пропускать людей без особого пропуска, но бацилла всеобщего разгильдяйства уже попала к нему в организм, и он просто машет на нас с Ларисиком рукой. Мы поднимаемся по лестнице, Ларисик идет чуть впереди, и голова ее, маленькая и верткая, словно у болотной птицы, крутится во все стороны.

На втором этаже она слегка замедляет шаг.

– Выше,– говорю я, и она послушно ставит ногу на следующую ступеньку.

В кабинете «Новостей» я помогаю Ларисику раздеться, вешаю ее сиротское пальто на общую вешалку. Платок, замотанный, как у церковной прихожанки, она не снимает, словно находится в храме.

Каждый предмет здесь вызывает у нее чувство благоговения. Это видно по тому, как одним пальчиком, украдкой, стесняясь, проводит она по полукруглой спинке стула, как не решается сесть, пока я пристраиваю на вешалку наши вещи.

– Вот здесь было его рабочее место,– говорю я, указывая на Данкин стол, и она подходит, не осмеливаясь притронуться, словно между ней и столом – музейная витрина.

Потом мы идем в студию. И там – то же самое, та же молчаливая музейная экскурсия в лучших традициях Третьяковки. Соблюдая незримое предписание «руками не трогать», Ларисик прячет эти самые руки за спину, крепко хватает – во избежание соблазнов – одной другую. Но когда я отворачиваюсь, мне кажется, что за моей спиной происходят некие легкие движения, существования которых я не могу доказать.

Видеоинженер с тревогой и недоумением смотрит на наши перемещения по студии из своего аквариума.

– Замерзла? – спрашиваю я, когда наша скудная – всего по двум кабинетам – экскурсия подходит к концу.– Пойдем, я напою тебя чаем.

Ларисик идет за мной.

В кабинете уже народ. Раздевается Надька, Данка, задумавшись над ежедневником, сидит за столом, Анечка и Лиза входят вслед за нами.

Увидев Ларисика, все недоуменно переглядываются, и я понимаю, что меня посчитали больной, словно контакт с этим существом обрек меня на безумие.

Ларисик смущенно здоровается и садится на указанный мною стул. Она сидит неловко, на самом краешке, со смиренным и униженным видом.

Я иду заваривать чай. Подавая Ларисику чашку, спрашиваю:

– Так значит, ты была около офиса в ту ночь?

По лицам девчонок, по тому, с каким интересом они поворачивают к нам головы, понимаю, что диагноз с меня временно снят.

Ларисик торжественно кивает и шумно отхлебывает крохотный глоток обжигающе-горячего чая.

– Расскажешь?

Она кивает снова и снова прихлебывает.

– Кого-то видела?

Тут, как пишут в старых пьесах, повторяется та же игра, и девчонки смотрят на сумасшедшую с досадой и раздраженно.

А Ларисик вдруг отставляет чашку и начинает ерзать на стуле, как ерзает непоседливое дитя.

– Ты что? – спрашиваю я.

И тут она подмигивает мне правым глазом.

– В туалет? – догадываюсь я.– Пойдем, конечно.

Я открываю перед ней дверь кабинета, собираюсь показать, куда идти, но она, наверное, уже видит табличку «Туалет» и решительно шагает туда без моих подсказок, открывает дверь, и в движении, которым она нажимает ручку, есть что-то необъяснимо странное.