Читать книгу "Девушка с букетом - Татьяна Краснова"

Варя подавила невольный стон.

– Никакая не банда, а собственный племянник ее уговаривал эту икону продать через его посредничество, за хорошие будто бы деньги, – торопилась попутчица. – А она все сомневалась. И потом, икона семейная, из поколения в поколение переходила, так она все-таки посовестилась продавать. Решила подарить другому родственнику. И подарила уже – это все тот племянник потом рассказал, – и тут же пожалела: у них валяться будет, никакие они не верующие, а если бы она продала, то ей деньги на старость. Между нами говоря, особа была прижимистая, мы с ней никогда и не торговались – бесполезно… И главное, не сказала никому, а просто унесла назад потихоньку. Те потом обыскались, не знали, что и думать. А она опять с тем племянником завела разговор о продаже, только они взяли и повздорили – да, впрочем, они всегда ругались, – тут-то беда и случилась. Потом обнаружилось, что в комнате всю мебель покрушили, и подумали, что это за старушкой гонялись, а она пыталась спастись. А на самом деле это она гонялась за племянником! Хотела выгнать его – в цене не сошлись, она решила, будто он ее обмануть хочет. Она гонит – он не уходит, распалились оба, тут ее удар и хватил. Инсульт. Переволновалась. Племянник испугался – и бежать, а икона рядом с ней так и осталась валяться, уж ему не до иконы было, ноги бы унести. Нелепая смерть, правда? Интересно, будут теперь родственники друг у друга эту реликвию оспаривать и кому достанется…

Варя механически кивала. «Достойный» конец. Отказаться от любви – и умереть от жадности! Наверное, это сильнее войны, так что никакой намоленный образ не поможет, никакой чудотворец…

А старушка толковала теперь о будущем урожае. Еще и о смородине и яблоках выслушивать?!

Как же получилось, что книжка осталась на тумбочке? Лена дала почитать новый роман Анны Берсеневой, как бы он сейчас пригодился! Лучше сесть в электричку без билета, чем без книги! Уткнешься в нее – и никто не пристает… Варя с надеждой заглянула в сумочку, потом в пакет – может, все-таки не забыла?

Нет, только папка с файлами, в которых – каждый день ее недолгих выходных. Все события, все встречи.

Сухой полуистлевший лист из парка.

Ряска из самостийного прудика.

Лепестки мальвы из сада с привидениями.

Приворотные травы от Медведевых.

Тополиный пух с Уважаемого Дерева.

Кривая ромашка с набережной.

Кружевная сиреневая «капуста», которую все-таки удалось потом раздобыть.

А папоротника нет, он завял…

Цветы со столика летнего кафе – белый, синий, красный.

Колоски и метелки.

А в кармане плаща, кажется, лежит тот самый березовый листик.

– …А вы в Белогорске живете или в Москве? К родителям в гости, наверное, ездили? – По-птичьи склонив головку набок, старушка продолжала изучать Варю своими живыми, совсем не сонными бусинками и в два приема выяснила, что та действительно приезжала на выходные, что у нее остался один папа, а потом – как папу зовут.

И тут оказалось, что старушка всю жизнь проработала с мамой и папой в Белогорском НИИ, да еще в одном отделе. Стало понятно, что теперь точно будет о чем поговорить – теперь-то оно и начнется. По-настоящему, до самой Москвы. И из уважения к родителям придется терпеть и кивать.

И в самом деле потекли воспоминания. Варя сглотнула зевоту. Раз в жизни ей потребовались одиночество, и тишина, и покой, чтобы укрепиться в сознании того, что она все делает правильно и все идет как надо, чтобы сердце перестало щемить и поминутно вздрагивать. Нет, не судьба – не на то сиденье села… Сзади пищало чье-то радио: «В лужах разлетаются птицы с облаками…» Как жаль, что она до сих пор не купила плеера, можно было бы заткнуть им уши! За окном по все еще не проснувшемуся небу плыло облако, похожее на домик, с окошком таким печальным, словно оттуда кто-то на Варю глядел, провожал, догонял ее электричку…

– Как жаль, как жаль! Ваша мамочка ведь совсем была молодая, я гораздо раньше ее вышла на пенсию. А похороны – это такое испытание, и для души, и для кошелька. Вот когда мой бедный Иван Сергеич… – Дальше пошли излияния, на которые не знаешь, что отвечать, – сантименты вперемешку с прейскурантом. – Если бы не Витя, я не знаю, как бы пережила! Так помог, так помог…

Варя насторожилась. Заметив это, старенькая птичка зачастила еще вдохновеннее:

– Он вообще замечательный человек! О нем болтают всякое, но это ведь люди не разобравшись, а я всегда и всем говорю: замечательный человек, уж я-то знаю. А какой на кладбище порядок навел! Такого и в советские времена не было, хоть я и о его родителях ничего не хочу сказать… А забор какой сделал! А часовня появилась – может быть, видели! Верующим есть куда заглянуть, свечку поставить. Если человек только о своем кармане заботится, станет он так душу вкладывать, а? Тем более что сам-то он ведь совершенно не для кладбища!

– Это как? – Варя услышала свой сдавленный голос как будто со стороны.

– Это я неловко выразилась, – засмеялась ее собеседница сухоньким, шелестящим смехом. – Я хотела сказать, что Виктор Васильевич несколько не вписывается в круг своей семьи, не этим делом ему следовало бы заниматься. Хотя все, что я перечислила, – его несомненные личные достижения. Он ведь только потому, что родители упросили… А это разве не показатель – стремление делать то, что приходится, не просто добросовестно, а как можно лучше! А какой он депутат авторитетный, как много людям помогает, если бы вы знали! А кругозор какой, не то что у этих теперешних: если сидит на заправке – то только о бензине и думает, если магазин открыл – то дальше прилавка не видит ничего… Мне кажется, что для него все то, что для других является предметом вожделения и конечной точкой, – для него это только как бы ключики, чтобы открыть очередную дверь и выйти на новый уровень понимания… Знаете, мне Виктор Васильевич всегда казался эдаким универсальным человеком эпохи Возрождения, которому всего мало, а дано много, и он так стремится все охватить, все успеть…

Варя слушала не дыша, вытянувшись, подавшись вперед, не касаясь спинки сиденья.

– Я сама, видите ли, всегда сожалела о тех временах, когда возможно было прочитывать все книги, которые выходят, – старушка мелко, снисходительно засмеялась, – и всю текущую периодику. Когда была отчетлива роль личности в движении науки и возможны индивидуальные открытия. Не то что мы сидели в своих отделах – коллективный разум, кто кофе пьет, кто рыбок кормит. Вот все и размылось и обезличилось… А когда я с Виктором Васильевичем познакомилась, как будто надежда всколыхнулась: есть еще люди, стремящиеся и понять этот мир, и устроить его разумно. Не боящиеся брать на себя ответственность. А то обычно или уж одно, или другое… И так его, понимаете, жаль, так жаль!

– Почему же жаль? – прошептала Варя.

– Да как раз потому, что добросовестный да совестливый! Я же говорю! Одним недостаток этих качеств мешает, а другим – наличие. Ведь чтобы свой потенциал реализовать, изрядный эгоизм нужен, иначе с места не сдвинешься! И я бы защитила кандидатскую, если бы не двое детей и не Иван Сергеич с его кандидатской! А Виктору Васильевичу то родителям приходится навстречу идти, то брату, то сестру устраивать – когда тут для себя жить, если он для всех как золотая рыбка. А плохая жена если попалась – так тут вся жизнь может под откос пойти и все двери разом захлопнутся, какие уж там ключики, предназначения. Вот и получается печальное зрелище, когда человек больше собственной судьбы…