Читать книгу "Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом - Сергей Кремлёв"

(Йухан) III – противник России. Юхан оскорбил русских послов, что окончательно испортило отношения России и Швеции. Но Юхан вёл войну с Данией и, не имея возможности отвлекаться на Россию, послал к Ивану абоского епископа Павла и Тоне Ольсона (Онтон Алавеев или Оловеев в русских источниках). Иван задержал послов и поступал так ещё дважды, лишь осенью 1571 года послав Юхану грамоту с мотивировкой задержек.

В январе 1572 года новые шведские послы, прибыв в Новгород, сообщили о том, что Юхан принимает условия царя, оплатит «бесчестие» русских послов в Швеции, поможет организовать разработку серебряной руды, открытой на Урале, и обеспечит свободный проезд иностранцев в Россию через Швецию и принадлежащую Швеции часть Ливонии… Уже из последнего условия примирения, выдвинутого Москвой, видно, какое большое значение придавал Иван Грозный возможности нестеснённого общения России с Европой.

Итальянец Джиованни Тедальди бывал в России в 1550–1560-х годах и встречался лично с царём. Тедальди сообщает, что когда он спросил у Ивана, почему тот не дозволяет выезжать из страны иностранцам, то Грозный ответил, что поступает так, потому что иначе они не возвратятся, поскольку «король Сигизмунд помешал бы их возврату». «Вот почему с тех пор как Нарва принадлежит Московиту, – заключал Тедальди, – ему легче допускать отъезд итальянцев и иностранцев вообще». Вот за что, в том числе, воевал в Ливонии Иван IV Грозный – за возможность свободной связи с той Европой, с которой, по уверению современных либералов, царь якобы не желал дружить.

Иными словами, Ливонская война имела своей цивилизационной целью приобщение России к современным мировым достижениям. Иван Грозный намеревался «прорубить» то «окно» в Европу, которое через сто с лишним лет прорубил Пётр. Причём прорубить в наиболее удобном месте, на уже хозяйственно освоенных ливонских территориях с готовыми портами и городами. И если бы это произошло, то Россия в наступающем XVII веке могла бы совершить впечатляющий цивилизационный рывок. Этого-то Европа и боялась. Точнее – этого боялись, конечно, не европейские гуманисты и не европейские учёные и инженеры, а коронованные себялюбцы и некоронованные финансовые «короли».

В России передовые люди – а таких хватало, не все ведь лаптём щи хлебали – остро сознавали, что Россия отстала и надо ушедшую в отрыв Европу догонять. И как раз при Иване IV желания стали совпадать с возможностями – молодой Иван и во внутренней, и во внешней политике был динамичен, проявлял себя как новатор. Иван IV смело шёл на выдвижение на государственные посты «худородных», и если что и мешало этому процессу приобрести тот массовый характер, который он приобрёл при Петре, так это – высокомерие и инертность родового боярства. Оно даже во время войн более было озабочено тем, кто на какое место в войске может претендовать по древности рода, а не тем, как эффективнее разбить врага.

Ивана Грозного изображают тираном, а на самом деле он чаще бывал заложником той дурацкой ситуации, в которую его раз за разом ставила княжеско-боярская оппозиция, да и церковная оппозиция тоже. Другое дело, что Иван – как великий государь, как выдающийся государственный ум и реформатор, решительно подавлял эту самовлюблённую оппозицию. Подавлял когда политическим манёвром, а когда, в соответствии с обычаями эпохи, – и топором.

Но он был готов сменить топор на перо и даже – на место за партой у просвещённых европейских учителей… Путь же к этой «парте», так необходимой для будущего России, закрывала, во-первых, Польша, и эту стену нельзя было ни прорубить, ни перескочить. А, во-вторых, на пути в Европу стояла Ливония, чьи порты и земли оказывались для России не «дверью» и даже не «окном» в Европу, а рогаткой, шлагбаумом, загораживающим России удобные, надёжные торговые и культурные пути, блокирующим развитие связей с Европой. Поднимая этот «шлагбаум», Иван рассчитывал прийти в Европу не как завоеватель, а как купец и студент. Так, как пошёл в неё позднее Пётр.

Объективно расширение контактов России с Европой было при Иване более чем возможно, причём оно было бы взаимно благотворно. В Европе ведь жили не только Генрихи № такой-то, Фридерики № такой-то и Рудольфы № такой-то с папами римскими. Не все там руководствовались своекорыстными вожделениями, не все смотрели на Россию враждебно… Литературовед, академик Александр Николаевич Пыпин (1833–1904) писал:

«Понятно, что по уровню русской образованности… иностранцы могли смотреть на них (русских. – С.К.) свысока; но не следует выводить из этого, что таков только и был их взгляд на народ старой России. Напротив, читая лучших иностранных писателей XVI–XVII веков, легко видеть, что они далеки от недоброжелательства и высокомерия; в самых осуждениях грубости нравов и невежества московской России они охотно признают достоинства русского народа, и как ни был он далёк от Европы по всему складу своей жизни, они считают русских за племя, им близкое и родственное, и как будто досадуют, что русские при такой силе и таких врождённых дарованиях остаются при своём невежестве… Они с положительным сочувствием… в самом народе постоянно указывают большой здравый смысл и любознательность и способность к образованию…»

Такая оценка – а она верна, делает честь не только русскому народу, но и тем образованным европейцам, которые рано смогли рассмотреть сильные стороны русского народного характера. Да и так ли уж во всём могли смотреть иностранцы на русских свысока? Во времена Ивана Грозного Москва по своим размерам превосходила Лондон, Прагу и другие города Европы, насчитывая не менее 80 (до 200) тысяч населения. Причём в русской столице были устроены деревянные мостовые, проведены водостоки, в то время как европейские города тонули в грязи и задыхались от нечистот.

К тому же невежество невежеству рознь. На Руси хватало, конечно, воинствующего невежества, но это было характерно не только для Руси. Зато было немало и тех, кто своё невежество сознавал и желал избавиться от него в пользу образования. Уже было сказано, что с севера Россию «открыл» с моря англичанин Ченслер, который позднее утонул у Шетландских островов во время возвращения из своей второй поездки в Россию. Ехавший с ним в Лондон царский посол Осип Непея уцелел. Встреченный в Лондоне с большим почётом, русский посол пробыл в Англии до мая 1557 года, выговорил для русских купцов такие же льготы, какие давались англичанам в России, и нанял для работы в России «мастеров многих, дохтуров, и злату и серебру искателей и делателей и иных многих мастеров». Это была та же самая линия, которую принял Пётр Великий. И неудивительно: передовая Россия Ивана Грозного и сам царь в полной мере понимали значение для нужд