Читать книгу "Война и потусторонний мир - Дарья Раскина"

как вы смеете предлагать такое?

Елисей сел чуть прямее, взялся было за цепь, но так ослабел, что не смог даже толком ее подергать.

– Граф говорит дело, Петр Михайлович. Вам нужно спасаться.

– Нет уж! – рявкнул Петр, глядя на Лонжерона. – Вам, возможно, привычно показывать врагу спину, а я…

– Шаги! – шикнул Елисей, и Петр, сдернув темляк и спрятав его в ладони, рухнул на пол.

Он лег, уложив голову в сгиб локтя, так чтобы выглядеть спящим, но в то же время иметь при надобности полный обзор, и прислушался. На крыльце и в самом деле зашумели, но, на удивление, шаги эти были легкие и молодые, никак не тяжелая поступь вчерашней старухи. Дверь скрипнула, и на пороге показалась вовсе не давешняя ведьма. Вместо нее стояла девушка – с гладким лицом, налитыми губами и густой русой косой. На красивых крепких плечах она несла коромысло, но даже полные ведра не утяжеляли плавных ее движений. Петр на мгновение засомневался, но увидев синие глаза-паучки, уверился, что существо перед ним все то же.

С ловкостью, с какой она вчера подбрасывала в печку поленья, ведьма втащила ведра в избу и без особых усилий опрокинула в чан. Выглядывая незаметно из-под локтя, Петр увидел, как на поясе, обернутом вокруг узкого стана, болталась цепочка с ключами, а подле нее дергались несколько еще живых, привязанных за хвосты крыс. Он ожидал, что грызуны отправятся в чан, но ведьма, проверив готовку, сняла барахтающуюся связку и ловко метнула под бок Лонжерону. Тот гордо отвернулся от подачки. Ведьма не расстроилась. Взгляд ее, настойчивый, осязаемый всем телом, обратился к Петру. Показалось, она вот-вот раскусит, что он проснулся, но нет. Если ведьма что и поняла, то вида не подала и принялась хлопотать у стола.

Неразборчиво ворча себе под нос, она подняла короткий нож – точнее, зазубренную железку, привязанную бечевкой к деревянному обрубку, – и разрезала тушу несчастного зайца на четыре части. Они отправились в булькающее варево прямо с мехом, наполняя избу запахом вареного мяса и мокрой шкуры. Петр, как ни хорохорился, почувствовал при этом, что по спине будто кто-то провел ледяным пальцем, пересчитывая позвонки.

Все с тем же странным полузадушенным бурчанием ведьма подхватила со стола небольшую мутную склянку. Лонжерон, увидев это, подобрался и замер, выжидая. Вот ведьма подошла, вот опустилась на колени – и тут он внезапно рванулся. Громыхнула цепь, раздалось рычание, и Петр впервые увидел его потустороннюю сущность. Это было жутко. На ведьму бросился полуразложившийся труп, каким и положено быть восставшему мертвецу, несколько лет пролежавшему в земле, – с проеденной червями плотью, горящими глазами и чудовищной клыкастой челюстью. Петр едва сдержался, чтобы не отшатнуться, а вот ведьма даже не вздрогнула. Лишь вскинула руку, будто чтобы перекрестить, и из ладони ее со свистом вырвался темный и монолитный, словно каменный, поток силы. Она выстрелила в Лонжерона, пришпилила его к стене, да так, что раздался болезненный костяной хруст. Лонжерон отчаянно противился чужой воле, он скрипел зубами, дергался и плевался, но преодолеть мощь, что удерживала его, был не в силах.

Убедившись, что ни клыки, ни чудовищные когти больше не помеха, ведьма подошла вплотную и присела на корточки. Немного посмотрела – спокойно, даже вроде как с любопытством. Наконец, выбрав подходящее место на гнилой шее, она вогнала туда короткое ржавое лезвие и прокрутила. Брызнула кровь – бурая и густая. Ведьма подставила флягу и после терпеливо ждала, пока та наполнялась. Лонжерон хрипел, напрасно клацал зубами, но делал это все тише, голова его то и дело падала, а потом вовсе запрокинулась, он лишь болезненно моргал.

Когда кровь с низким бульком перелилась через край, ведьма вытерла ее губами и отправилась к печке. Лонжерон обмяк, едва слышно выдыхая. Пару раз он болезненно покосился на притихших крыс, но предпочел прикрыть глаза, видимо, чтобы не поддаваться соблазну.

Приторно-сладкий запах наполнил комнату, как только упырья кровь добавилась к вареву, соединяясь с мясом. Дух готовки стал тошнотворным. Петр лежал, то и дело сглатывая поступающие волны, и обеспокоенно задавался вопросом, когда же подойдет время главного ингредиента.

Вопрошать ему пришлось недолго.

Выйдя за дверь, ведьма вернулась с топором. Петр закрыл глаза, прислушиваясь, стискивая нагретый темляк сильнее. Сначала шаги шелестели мимо, что-то лязгало и стучало на полках, а потом легкие ноги подошли ближе. Над Петром наклонились. Ноздри втянули запах, губы фыркнули. Звякнули ключи на поясе.

Петр сжался, считая мгновения. Сейчас, сейчас… На голову ему легла ледяная рука, а кожи коснулось, примеряясь, лезвие топора. Ведьма даже не собиралась освобождать его ради разделки!

Не дожидаясь судьбы зайца, Петр вскинулся и от души полоснул темляком куда пришлось. Пришлось по щеке, там немедленно вскрылась кожа, являя черноту под нею. Ведьма с визгом отпрянула, прикрываясь, и второй удар темляка пришелся по ладони. Петр успел выдрать из пальцев ключи, прежде чем она отбежала. Первый же ключ отпер замок, так что кандалы упали.

Петр намеревался бросить связку в сторону Лонжерона, но ведьма, уже оправившись, ударила в ответ. Ухнул камень, Петра швырнуло к стене и садануло так, что на голову посыпалась утварь, а следом грохнулась и полка, едва не переломив спину. В ушах загудело, в глазах сверкнуло, но Петр успел ухватить эту самую полку и выставить вроде щита, как раз когда ведьма атаковала снова. Каменный кулак пришелся ровно в деревяшку. Та взорвалась в щепки, но приняла на себя большую часть ведьминской злости. Не дожидаясь новой атаки, Петр ухватил, что попалось под руку, и метнул. Котелок полетел вперед, завывая. Ведьма отбила. Воодушевившись, Петр бросил еще. И еще. Звенело стекло, гремело железо, что-то жадно разбивалось, трещало и бухало. Но долго так длиться не могло, снаряды кончались. Дождавшись его замешательства, ведьма с рычанием ударила изо всей силы.

Петра подхватило, вмяло в стену и пришпилило – ведьма проделала тот же трюк, что и с Лонжероном, даже нож в ее руке теперь был тот же. Разве что распятый Петр предполагался не на зимнюю заготовку, как упырь, а для подачи прямо на ужин.

Ведьма приблизилась, заглянула в лицо. Петр смог рассмотреть обидчицу в деталях. Мягкий овал лица с белой, чуть синеватой кожей, ровные брови, раскинувшиеся, словно крылья, тронутые розовым губы и гладкая шея – все в ней было хорошо, только принужденно: будто украдено у красивых женщин и силой слеплено вместе.

Ведьма осклабилась, открывая рот. Между челюстей вместо языка у нее мелькал почерневший обрубок. Пахнуло гнилью. Хотелось отвернуться, но мышцы задубели. Петр не смог двинуться,