Читать книгу "Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести - Игорь Шестков"

Ну что же… Рассказал о Паше и Липе, теперь придется рассказывать о Ритке и Цыпе. Бабка за дедку, дедка за репку…

Вы уж извините, господа, речь в этом рассказе пойдет об очень неприличных вещах. О том, о чем мужчина чаще всего думает, но меньше всего говорит в «приличном обществе», а если и говорит, то врет безбожно.

Да, тридцативосьмилетняя Ритка тоже была влюблена в Меня, но не так, как Липа.

Рожать от него детей она не собиралась, даже не думала ни о чем подобном. Боюсь, она не стала бы с ним заниматься любовью, даже если бы — чем черт не шутит — вступила с ним в законный брак.

Ее любовь к отцу Александру была платонической. Полагаю, она строго отделяла тело священника от его слов, человека от логоса. Влюблена она была — в его слова. В их звучание, в глубокие мысли, открывающие тяжелые створки несгораемого шкафа души, в котором хранятся полузабытые культурные архетипы человечества, в превосходный литературный стиль. Полагаю, что его телесность, его биологическое тело — смущало ее. Ритка была влюблена не в Александра Меня, а — еще до его смерти и канонизации — в его говорящую трехмерную икону, в его голограмму, в его образ, в его астральную проекцию. Формулируя современным языком — в Меня виртуального. Еще не запертого на красочном слое иконы и не встроенного в акафист.

Бедняжка Ритка была асексуальна не только «по отношению к Меню»…

Усталые и сопревшие за пятнадцать лет неудачной семейной жизни ее чресла, — не знаю отчего, от плохой ли наследственности, отец был шофером-алкоголиком, мать кассиршей в консерватории, ожиревшей и выжившей из ума сварливой теткой, или от недостаточного питания в детстве, или от скверной экологической обстановки в районе, в котором они жили (вечно там невыносимо воняло чем-то химическим), или еще от чего, — не были, как ей казалось, способны ни на какую чувственность. Кожа ее была цвета яичной скорлупы. Глаза — давно потухли. Что-то было в них от мучениц на старой испанской живописи.

Единственное, чего ей страстно хотелось — чтобы все оставили ее в покое. И она могла бы почитать «Сына Человеческого». Или поехать в церковь без визжащих детей и спокойно помолиться, исповедаться и причаститься.

Но в покое ее не оставляли. Муж, дети, соседи, родственники, партия и правительство.

С огромным трудом терпела Ритка еженощные вспышки козлиной похоти, заставлявшие ее прихрамывающего с детства, сутулого, плюгавого, с гадкими клоками рыжей шерсти на ляжках и с лиловым лишаем на груди, мужа, бросаться на нее, проникать в нее скрюченным, как у свиньи, членом и трясти ее до наступления одностороннего, не приносящего настоящего мужского удовольствия, оргазма.

Во время половых сношений ей было стыдно, больно и неприятно. Сперма Цыпы, которую он после рождения их третьей девочки, начал выпрыскивать на втянутый, морщинистый, изуродованный родами живот жены (по-другому предохраняться они не умели), вызывала у Ритки отвращение… может быть из-за ее фиолетового цвета, или из-за запаха — пахла она подгнившей капустой и кроликами.

Но она терпела.

Жена все-таки. Обвенчана по христианскому обряду. Венчал Мень. Стояла под венцом, а думала только о словах отца Александра. О разделении любви на духовную, глубокую, и после смерти существующую, как у старосветских помещиков, и физическую, преходящую, гормональную. И прекрасно осознавала уже тогда, что не испытывает к своему жениху ни того, ни другого. И никто ей не поможет, ни Святой дух, ни Сатана. А замуж выходит только потому, что «так делают все», что «надоело быть одной», что невозможно больше жить с этой страшной женщиной (матерью), а у жениха — две комнаты в коммуналке, оставшиеся от родителей… и человек он вроде бы неплохой, церковный, и ее любит.

Цыпу же очевидная бесчувственность его жены не остужала, а наоборот, — вдохновляла на эротические подвиги. Даже помогала ему, как туман, заволакивающий реальность, не замечать гримасы боли и отвращения на некрасивом лице Ритки, дурного запаха от ее подолгу не мытого тела, не обращать внимания на ее отвислые груди, черные кудрявые волосики под мышками и некрасивые кривые ноги.

Почему Ритка редко мылась? Потому что у бедной женщины не было времени ни на ванну, ни на душ. Назойливые, приставучие дети не давали матери расслабиться, постоянно висли у нее на плечах, что-то требовали, плакали, даже царапали и били несчастную маленькими твердыми как грецкие орехи кулачками. Их нужно было постоянно кормить, мыть, чистить, успокаивать, куда-то вести, забирать…

Воспитывать детей ей никто не помогал. Зато все от нее постоянно что-то требовали.

Старший жены на восемь лет Цыпа принадлежал к редкой группе непьющих советских мужчин. Выдающихся талантов у него не было. Не было любимого дела. Образованием Цыпа похвастаться не мог — закончил восемь классов десятилетки в районе Шоссе Энтузиастов и ремесленное училище. С детьми Цыпа играл конечно, минут по десять в день, но больше не выдерживал, зверел… иногда бил их. Радости они ему не доставляли. В театр или музеи он не ходил. Жили они с Риткой в страшной бедности…

Работал Цыпа в одной из московских церквей на окраине — чтецом. Читал он по-старославянски хорошо, четко и рельефно, но пел неважно.

А я там одно время выполнял за небольшие гонорары кое какие работы. Очищал от вековой грязи иконы и оклады, заменял электропроводку в алтаре. Познакомился с Цыпой, который объяснял мне, что же на самом деле хотел от меня священник, не способный на внятную ясную речь. Я был за это Цыпе благодарен и пытался отплатить ему добром за добро, покупал ему несколько раз, используя старые знакомства, гречку, сгущенку, копченую колбасу и конфеты для детей. Стараясь не ухмыляться, выслушивал его сбивчивые рассказы о интимной жизни.

Бедный Цыпа! Ему тоже, как и его жене, ничего не приносило радости.

Только секс. С Риткой и с самим собой. Потому что Ритки ему не хватало.

Эротические фантазии владели им безраздельно. С детства.

Некоторыми из них он со мною делился. Просил совета. Что я ему мог сказать? В этих делах — каждый за себя.

Ничего особенного. Толстые немолодые женщины. Обвязанные веревками груди, порка, удушение. Умеренный садизм.

Удовлетворить свои желания с продажными женщинами Цыпа не мог. Денег не было. Не было в Совдепии и проституток «его профиля».

Может быть поэтому Цыпе страстно хотелось наслаждаться хотя бы садистской порнографией. Но и порнография, да еще такая, особенная, была в СССР практически недоступна.

Порноснимков и порножурналов у Цыпы не было, зато был фотоаппарат Зенит-В с Гелиосом и старенький фотоувеличитель. И Цыпа решил изготовить порно сам. А в качестве моделей использовать для начала себя и свою жену. Цыпа был убежден, что слабохарактерная Ритка поартачится и согласится… купил для связывания и порки толстую бельевую веревку и несколько ремней…

После этого первого опыта, он планировал пригласить к себе домой дюжину своих знакомых разного пола, напоить всех до поросячьего визга и уговорить предаться свальному греху. Цыпа страстно хотел заснять массовое совокупление, порку и связывание женщин на пленку. Где-то впереди в его ошалелой голове маячили подобные сцены с участием детей… с кровосмешением и удушением.