Читать книгу "Граница миров - Кристель Дабо"

И чем дольше Торн размышлял над всем этим, тем больше убеждался: нет, он не осуществил всего, что мог бы. Самое большее, что ему удавалось, это фальсифицировать статистические данные.

– Мы знаем, вы способны на многое, – продолжала женщина, еще сильнее сжимая руки Торна. – Вы нам уже не раз это доказывали и, конечно, докажете в будущем.

Торн ощутил первые симптомы семейного свойства осязателей: казалось, во все поры его руки впиваются острые иглы. Он мысленно приказал лицевым мускулам расслабиться. Только не показывать, что ему больно. Не выпускать мужчину и женщину из поля зрения. Обманывать свое собственное семейное свойство.

– Дракон с отцовской стороны. Вы certainly думаете, что это, – тут женщина чуть сильнее сжала его пальцы, – детские игрушки в сравнении с когтями вашей семьи?

Торн ровно ничего об этом не думал. Сравнение между болью, причиненной Драконом, и болью, исходившей от осязательницы, было просто невозможно. Первая была ложной информацией, посланной мозгу, которую тело превращало в физическую боль. Вторая была реальным импульсом, передаваемым от тела к телу напрямую, без внешних проявлений.

Болезненное ощущение в руках усилилось, распространилось до самых плеч. Теперь Торну казалось, что его ранят не иглы, а гвозди. Шероховатые, раскаленные гвозди. Он сосредоточил внимание на стенных часах гостиной (четыре тысячи восемьсот пятьдесят девять секунд), пытаясь внушить своим когтям, что с ним не происходит ничего страшного, что это добровольная пытка, на которую он обрек собственное тело.

Женщина хищно вглядывалась в лицо посетителя, стараясь найти хотя бы малейшую трещину в его бесстрастии. Она знала, что Торн не может причинить ей боль, прибегнув к своим когтям, а главное – что они оба, и она и ее муж, слишком нужны ему для достижения личных целей.

– Говорят, дочь монсеньора Фарука уже совсем большая, – заметил мужчина, полулежавший на софе.

– Но редко кому выпадает такая честь – увидеть вашу юную кузину, – подхватила женщина.

– Госпожа Беренильда скрывает ее от света, как самое драгоценное свое сокровище, – хором договорили они.

В течение двух секунд – одно тиктаканье стенных часов – сопротивляемость Торна дала трещину. Всего две секунды, но их было достаточно, чтобы боль еще глубже проникла ему под кожу. Пришлось сконцентрировать всю свою энергию, чтобы не позволить памяти увести его в прошлое, в те времена, когда он был незыблемой опорой для своей тетки, опорой, которая помогла ей выжить. Потом ему нашли замену, но это было в порядке вещей. Никто больше не ждал его на Полюсе.

– Задайте мне второй вопрос, – сказал он.

Женщина ответила двусмысленной усмешкой. Ее пальцы еще крепче сомкнулись на руках Торна. Ощущение было такое, словно у него под кожей росла жгучая крапива.

– Пойдете ли вы до конца в выполнении вашей миссии? – спросили Генеалогисты.

– Да.

– Good boy![57]

Женщина разжала руки. Торн, как и всякий раз, невольно подивился тому, что его кожа выглядит невредимой. Прикосновения осязателей никогда не оставляли следов на чужих телах. Он бросил последний взгляд на часы (пять тысяч шестьсот две секунды) и вышел, зная, что два тела позади него уже сплелись в объятии на софе.

Он уже закрывал за собой дверь гостиной, когда услышал слова Генеалогистов, произнесенные в унисон:

– Мы с нетерпением будем ждать вашего следующего визита.

Остановившись посреди коридора, Торн аккуратно отвинтил пробку флакона и продезинфицировал руки. Один раз. Второй. Третий. Грязи на них не было, но он чувствовал себя оскверненным целиком, вплоть до нервных волокон, вплоть до когтей, которые всё еще вздрагивали от ненависти, разлитой вокруг него.

Нет, никто не ждал Торна на Полюсе, и это его вполне устраивало.

И пока на свете есть человек, который ждет Торна в другом месте, этого ему будет достаточно.

Фальсификация

Сухая трава шуршала под ногами Офелии. Она проходила между надгробиями и светляками, и зрачки ее были расширены, как луна в небе. В прошлом, на Аниме, ей уже случалось посещать кладбище, и всякий раз оно с первых же минут завораживало ее своей глубокой тишиной. В этом безмолвии не ощущалось ни светлой печали, ни мрачной скорби, как полагается в таких местах, – скорее, оно походило на сосредоточенное молчание канатоходца, идущего по проволоке между двумя безднами.

Но то, что Офелия чувствовала здесь, в некрополе Наблюдательного центра девиаций, посреди ночи, оказалось куда более загадочным. Она едва осмеливалась дышать. На древнем военном кладбище даже ровные шеренги прямоугольных надгробий уподоблялись войсковым построениям. И поскольку все эти слова были запрещены на Вавилоне, Офелия подумала, что и упоминания о таком месте вряд ли возможны. Скорее всего, о нем никогда не говорили. Просто молча терпели его существование в дальнем уголке ковчега, как терпят присутствие соседа, от которого нельзя избавиться.

Тем не менее и здесь все аллеи были завалены бесполезными предметами, словно Центр девиаций был уже переполнен избытком вещей, которые сам же и производил.

Но как бы это место ни завораживало Офелию, ее взгляд постоянно возвращался к Торну, шагавшему впереди. С тех пор как они вышли из директорских апартаментов, он не произнес ни слова. Молча спустился по потайной лестнице в статуе колосса, обогнул карусели парка аттракционов, пересек розарии, не видные из окон общежития, распахнул ворота некрополя. И теперь широким шагом пересекал кладбище, вынуждая Офелию почти бежать следом.

Она старалась не смотреть на кровь, запятнавшую его мундир с той стороны, куда Секундина бросилась, чтобы вручить ему свой рисунок. Торн довольно скупо описал обстоятельства инцидента, но главное Офелия поняла. Секундина, сама того не желая, привела в действие его когти, и, хотя ее жизни ничто не угрожало, они навсегда оставили след на ее лице. Как и в памяти Торна. Свидетели этой сцены даже не поняли, что произошло. Никто не винил Торна в случившемся, но Офелия достаточно хорошо знала его и чувствовала, что он предпочел бы взять ответственность на себя. Торн терзался сознанием вины, от которого не мог избавиться.

Изменить после всего этого мнение о самом себе было бы труднее, чем когда-либо.

Они поднялись на стену, служившую границей между землей и пустотой. Там, наверху, на сторожевой тропе, ветер разгулялся вовсю, хлестал Офелию по щекам, по голым рукам и лодыжкам. Она не жалела о своих длинных волосах и старом платье, зато ей ужасно не хватало обуви: оттого что она всюду бегала босиком, ступни просто огнем горели.

– Ох! – вырвалось у нее.

Вид здания «Дружной Семьи» – там, вдалеке, за зубчатой стеной, – взволновал ее до глубины души. Никогда еще маленький ковчег не казался ей таким близким, как с этого наблюдательного пункта. Отсюда можно было до мельчайших подробностей разглядеть контуры двух воздушных островков-близнецов, соединенных мостом, – один для Детей Поллукса, другой для Крестников Елены. В стеклах куполов, амфитеатров и гимнастического зала отражалась луна.