Читать книгу "Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек"

* * *

Было ли, не было ли… То есть было, конечно же, но необязательно в точности так, как рассказывали об этом во дворце.

Во дворце же рассказывали так:

«Воистину славен был султан Мурад во всех благородных искусствах боя и не знал он равных в состязаниях на любом оружии, а также в верховых упражнениях, стрельбе и прочем, что подобает. Все знали это, однако, дабы паче всех убедить самого себя, вознамерился султан превзойти своих учителей, благо рано воссияла его звезда и большинство наставников юности султана еще не вышли из поры зрелого возраста, стало быть, оставалась тверда их рука и верен глаз. И не нашлось никого, кто сказал бы султану: „О повелитель, негоже поступать так, ибо долг перед наставником в этой жизни отдать невозможно!“ Если же все-таки нашелся такой, то остался этот его поступок неведомым, да и сам он исчез, как не было, иншалла.

Троих своих наставников одолел Мурад, после чего радостно облобызал их, прижал к могучей груди и одарил каждого драгоценным перстнем. Даже опытнейшие из наблюдавших за этими поединками говорят, что вовсе не похоже, будто побежденные намеренно уступили своему бывшему ученику: наоборот, он, целиком переняв их мастерство, превосходил каждого зрелой силой и молодой стремительностью.

Четвертого одолел тоже, однако украдкой хмурились опытные из наблюдавших, ибо тот учитель, без сомнений, не поддавался нарочно, однако был он на крайнем пределе того возраста, который принято именовать зрелым, а еще он неоднократно был ранен, сражаясь в нескольких войнах за прошлых султанов, и к труду наставника, многие помнят, приступил уже хромым. Этот поединок принес ему новую рану, ибо по повелению султана все схватки проходили на боевом оружии, – об ином повелитель правоверных и слышать не желал. Впрочем, была та рана не тяжела, кровь уняли тут же.

И этого наставника султан тоже облобызал, обнял, не побоявшись измарать свое надоспешное одеяние в крови, одарил таким же перстнем. Говорят, будто чуть не отстранился седовласый воин, когда Мурад прижимал его к груди, а когда перстень ему на палец надевал, был близок к тому, чтобы отдернуть руку. Однако благоразумие восторжествовало.

С пятым же наставником, о правоверные, вышло неладно. Был он черкашенин родом, носил диковинное имя, которое не всякий в Блистательной Порте легко запомнит, а тем паче выговорит, и с оружием на поединок тоже вышел диковинным, какой-то длинный тесак был у него, называемый так, что язык сломаешь: что-то вроде „шашка“, кому надо, тот пусть сам уста свои насилует, пытаясь верней произнести. И надобно признать, правоверные, что вовсе не рвался тот черкашенин именно с таким оружием являться, сделал это лишь по приказу султана. По приказу же и второй тесак принес, для султана, ибо запомнилось повелителю правоверных с ученических лет, что было таких клинков два.

Сказал наставник: „О господин мой, да к лицу ли тебе это? Боевой нож слабее сабли, только в скорости выхватывания его преимущество, да еще в том пути, который проходит рука“. Сказал султан: „В этом тоже всех превзойду“. Сказал наставник: „О господин мой, не может статься, чтобы у тебя возникла нужда испытывать тот выигрыш, коий приносит путь, по которому рука, сравнительно с сабельным, идет! Выгода от него бывает, лишь если сидишь в засаде на кровника, укрывшись в непролазных кустах, и надо, обнажая клинок, быть скупым на движения, как нищий на медяки“. Сказал султан: „Лишнее говоришь“. Сказал наставник: „И скорость выхватывания из ножен тоже не может тебе потребоваться, о султан: она нужна, когда внезапно столкнулся с врагом или кровником лицом к лицу и нет иного закона, кроме как опередить его ударом. В твоей же державе, о господин мой, законы есть, и сотни сотен воинов почтут за честь встать меж тобой и любым твоим врагом!“ Сказал султан: „Владыке правоверных надлежит быть знакомым с любым ударом, сколь бы внезапен и вероломен он ни был. Исполняй же приказ своего повелителя!“ Сказал наставник: „Что ж, господин и ученик мой, надеюсь, ты все помнишь хорошо“.

Два схождения у них было, и глазу за ними не уследить, но слух не обманет: первый раз лезвие черкесского клинка прозвенело о шлем Мурада явственно раньше, чем султан своему бывшему наставнику удар сумел нанести. Во второй же раз того хуже получилось: наставник попал, султан же вовсе промахнулся. Вознегодовал повелитель правоверных, сорвал с головы шлем, бросил себе под ноги и начал топтать, но тот был достодолжно прочен и не смялся. Тогда султан сказал: „Пусть уберут его и перекуют во что-нибудь неподобное!“ – и шлем тотчас унесли. После чего сказал султан: „Продолжим!“ – и после этого слова снял свой шлем черкашенин, ибо нельзя ему было поступить иначе.

Было третье схождение, и султан победил, до зубов раскроив голову своему учителю. А если рассказывают, будто тот, как и ранее, выхватил свое оружие первым и повел его точно, но остановил взмах на волосок ото лба султана, ибо, опять же, не мог он поступить иначе, – что ж, рассказывают такое только шепотом.

Шепотом же и мы эту историю вам поведали, правоверные…»

* * *

– Где мой синий дельфинчик?! – обиженно завопил Ибрагим.

– Вот он, мой повелитель, – вздохнула Турхан.

– А, вижу. Зачем туда положила?

Фигурка дельфина была вырезана из коры пробкового дерева, как и остальные «купальные игрушки». Конечно, Аллах запрещает делать изображения живых тварей, но во дворце на этот запрет издавна смотрят сквозь пальцы: во внутренних залах висят портреты любимых наложниц и дочерей прошлых султанов, да и нынешний султан любит «книжки с картинками» – персидские рукописи… персы-то у Аллаха ухитрились выпросить для себя разрешение…

Бултыхаясь в воде, султан вдоль стенки бассейна подобрался к дельфинчику. Раньше, в кафесе, все игрушки складывались на краю купальной бадьи, до них сразу дотянуться можно было. Но Ибрагим, кажется, так до сих пор и не заметил, что вместо бадьи теперь бассейн, а вместо бдительных тюремщиков вокруг заботливые слуги…

Интересно, а заметил ли он, что именно сегодня все эти слуги вдруг куда-то подевались, – кроме нее, Турхан? Или ему достаточно помнить, что она и в кафесе была рядом с ним, терла ему спину губкой, читала вслух занимательные книжки, объясняла, что изображено на картинках, а после купания вытирала мохнатым полотенцем… Банщицы-то боялись задержаться там на лишнее мгновение и сделать хоть что-нибудь сверх точно приказанного, не говоря уж о том, чтобы слово сказать, а главный надзиратель, евнух с неприятно цепким взглядом, конечно, в случае чего помог бы, но Ибрагим, даже не понимая, кто таков этот евнух, боялся подпускать его к себе: прикосновения у надзирателя тоже были неприятно цепкими.

О Аллах… Если Кёсем-султан ошибается…

Двор вокруг бассейна был пуст, но Турхан все равно исподволь огляделась, пытаясь понять, откуда сейчас наблюдает за ними валиде. Что она наблюдает, сомнений не было. И правильно, пусть увидит, как хорошо Турхан справляется с поручением. Должна справиться! Никак нельзя сегодня оплошать.

– Ну чего же ты?! – султан был нетерпелив. Он уже наигрался с дельфинчиком и теперь, как обычно, хотел слушать занимательные истории, смотреть картинки. В прошлый раз она читала ему «Похождения отважного Акбара» и остановилась как раз на описании роскошного сада в чужедальних краях, где на вершинах пальм растут ягнята, а ручьи струятся гранатовым шербетом.