Читать книгу "Мужчина и женщина в эпоху динозавров - Маргарет Этвуд"

Шесть дней назад она сказала, что у нее к нему небольшой разговор. Он думал, она собирается дать ему какие-то наставления: насчет мытья посуды, стирки, кто что кому стирает, кто что складывает, как вещи с пола должны оказываться в нужных шкафах. К этому обычно сводились ее небольшие разговоры. Подойти по-хозяйски. Он уже приготовил защитительную речь: когда он что-нибудь делает, она этого не замечает, и откуда ей знать, подошел он по-хозяйски или нет? Он все тянул время, то наливал себе выпить, то искал сигареты, наконец сел за кухонный стол напротив нее.

И она неожиданно сообщила, что прекратила отношения с Крисом. По правилам, Ната не касалось, с кем она встречается. Он хотел напомнить ей об этом, о ее обязательствах. «Это твое дело», — собирался сказать он. Зачем она ему об этом говорит?

— Я хочу попросить тебя об одолжении, — сказала она, не успел он и рта раскрыть. Элизабет часто добивалась справедливости, но очень редко просила об одолжениях, особенно — его и в последнее время. — Если явится Крис, не пускай его в дом, пожалуйста.

Нат уставился на нее. Она никогда раньше не просила ни о чем подобном — наверное, не нуждалась в этом. Если она рвала с любовником, то, как правило, окончательно. Нат не знал, что она при этом говорила, но, едва очередной любовник ей надоедал, он исчезал из виду мгновенно и навсегда, будто в цементных башмаках на дне озера. Нат подозревал, что она не прочь то же сделать и с ним, — он-то ей уж точно надоел, — но воздерживается ради детей.

Он хотел спросить, что случилось: Крис придет сюда? Зачем? Но она в ответ повторяла бы только, что ее личная жизнь — ее дело. А когда-то у них была личная жизнь на двоих.

И он хочет опять к этому вернуться. Картинка со старой рождественской открытки — жизнь вдвоем, гармония, поленья в очаге, вязанье в корзинке, наклеенные блестки снега, — все это так давно пошло под откос, Нат уже и забыл, что такое бывает. И вот оно опять тут: настоящее время, потенциальный шанс. Может, Элизабет тоже этого хочет, может, она согласится попробовать еще раз. Он чувствовал, что должен проявить решимость. Она часто обвиняет его в нерешительности. Поэтому он пригласил Марту пообедать.

Марта была в восторге. За угловым столиком в кафе «Юргенс» — место выбрала она — она держала его за руку и говорила, как чудесно увидеться с ним вот так, спонтанно, вне расписания. Он виновато глядел на нее, пока она ела сэндвич с омаром-гриль и пила две порции виски. За ее спиной висел чудовищно увеличенный фотографический вид — кажется, Венеция.

— Ты что-то все молчишь сегодня, — сказала Марта. — Язык проглотил?

Нат выдавил из себя улыбку. Он собирался сказать ей, что больше не будет с ней видеться, и хотел проделать эту операцию любезно и спокойно. Ему даже не особенно хотелось это делать, хотя в последнее время их отношения зашли в тупик. Но суть в том, что с уходом Криса положение стало неустойчивым. Марту тоже придется бросить; иначе вдруг однажды окажется, что он живет с ней. А он этого не хочет. Для всех гораздо лучше, если он наладит отношения с Элизабет; для детей лучше. Он чувствовал себя негодяем, но знал, что поступает правильно. Он постарается порвать с ней быстро и безболезненно. Только бы она не подняла крик. Когда-то он называл это жизненной силой.

Но она не закричала. Отпустила его руку и поникла головой, уставившись на корки от сэндвича. Кажется, в майонез упала слеза.

Ты достойна лучшего, — сказал Нат, торопливо унижаясь. — Другого человека, который…

Сучка, — откликнулась Марта. — Наконец-то добилась своего, да? И то правда, ей пришлось долго стараться.

О чем ты? — спросил Нат. — На самом деле Элизабет тут ни при чем, я просто подумал…

Когда же ты вырастешь из пеленок, Нат? — сказала Марта почти шепотом. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. — Наверное, она тебе даже шнурки завязывает.

Слева раздается внезапный рев, чуть ли не взрыв. Взгляд Ната дергается туда. Перед ним стоит машина, которой он не видел почти год («Делай что хочешь, — сказал он тогда Элизабет, — только не заставляй меня на это смотреть»), — белая колымага Криса, с откидным верхом, который на этот раз поднят. Нат ожидает, что из машины вылезет Элизабет и пойдет к дому легкой походкой — сама любезность, она всегда такая, когда заполучит что-то очень приятное для себя (и неприятное для него). Он не верит, что она и вправду рассталась с Крисом навсегда; слишком долго они встречались, и она была им слишком одержима. Они вернутся на исходные позиции; а может, они оттуда и не уходили.

Но из машины вылезает только Крис. Он поднимается на крыльцо, слегка споткнувшись на ступеньке, которую Нат все никак не соберется починить, и Нат ошарашен его пришибленным видом. Под глазами — темные горизонтальные рубцы, как будто его хлестнули по лицу ремнем. Волосы свалялись, руки тяжело болтаются в рукавах мятой вельветовой куртки. Он смотрит на Ната сверху вниз безнадежным взглядом пьяного попрошайки в очереди за подачкой.

Привет, — тихо говорит Нат. Он делает движение, чтобы встать, чтобы быть с Крисом на одном уровне, но Крис садится на корточки, присаживается на пятки. От него пахнет бутылками из-под виски, застарелыми носками, подтухшим мясом.

Вы должны мне помочь, — говорит он.

Вы потеряли работу? — спрашивает Нат. Может, это и не слишком удачный вопрос, но о чем еще можно спросить отставного любовника своей жены? Уж конечно, Нат не может в полном сознании своей правоты приказать ему убираться с крыльца, раз он уже здесь. У Криса такой убитый вид; наверное, дело не только в Элизабет.

Крис слегка усмехается.

— Я уволился, — говорит он. — Я не мог быть с ней в одном здании. Я не мог спать. Она не хочет даже повидаться со мной.

А что я могу сделать? — спрашивает Нат. Это значит: Чего вы от меня хотите? Но Нат в самом деле хочет помочь, любой свидетель подобных мучений был бы готов помочь, хотя самого Ната эта готовность лететь на выручку страдальцам приводит в отчаяние. Опять проклятое унитарианство. Ему, пожалуй, стоит поручить Криса своей матери; она будет наставлять Криса, что он должен видеть положительные стороны в жизни, а не думать о мрачных все время. Потом она запишет его в список, и через несколько недель ему придет посылка — обмылки из гостиничных номеров, дюжина пар детских носков, вязаный набрюшник.

Пусть она меня выслушает, — говорит Крис. — Она вешает трубку. Даже послушать не хочет.

Нат вспоминает телефонные звонки посреди ночи, часа в два или в три пополуночи, опухшие глаза Элизабет наутро. Это тянется по крайней мере месяц.

Я не могу заставить Элизабет, — отвечает Нат.

Она вас уважает, — говорит Крис. — Она вас послушается. — Он глядит в пол, потом, с внезапной ненавистью, на Ната: — Меня она не уважает.

Элизабет уважает Ната — это что-то новенькое. В любом случае он этому не верит; Элизабет просто схитрила, а Крис слишком туп, чтобы ее раскусить.

— Скажите ей, — воинственно продолжает Крис, — что мы должны жить вместе. Я хочу жениться на ней. Скажите ей, она должна.