Читать книгу "Пожиратели тьмы. Токийский кошмар - Ричард Ллойд Пэрри"

– В конце концов, Бог все вернул слуге своему Иову.

– Слишком поздно, – с горечью возражаю я, – если только он не воскресит мертвых, которые потеряны для меня.

– Не надо отчаиваться, Офелия. Пути Господни неисповедимы, – говорит она, – наши страдания часто делают нас слепыми, и мешают видеть радость.

Действительно, я слепо бреду, спотыкаясь, по извилистым тропам потерь и горя. Любовь Гамлета завела меня в этот лабиринт, где он меня бросил. Неужели нет тропинки, которая выведет меня из этих темных зарослей?

Несмотря на охватившее меня отчаяние, проблеск света еще проникает в мой рассудок. Мне приходит в голову, что я могла бы, как это делают монахини, поставить Христа на место мужа, и таким образом выбраться из лабиринта земной любви. Христос не может ни умереть, ни покинуть меня, ни изменить. Он бы простил мое непослушание, и, покорившись ему, я могла бы обрести радость. Я начинаю видеть это мучительное средство исцеления. После родов я отдам ребенка какой-нибудь благородной женщине, более подходящей на роль матери и более заслуживающей этого, чем я. Эта трудная жертва освободит меня от греха. Затем я пойду другим путем, уйду в монастырь, стану монахиней и снова буду чиста. Но перед тем, как рассказать матери Эрментруде о своем бедственном положении, я должна заручиться ее обещанием. Я взываю к ней, стоя на коленях, само олицетворение покорности.

– Я думаю, что только Христос может спасти меня от отчаяния и очистить от греха, – говорю я, и слезы льются из моих глаз, хотя я и пытаюсь их остановить. – Пожалуйста, позвольте мне стать одной из святых сестер. Позвольте сейчас начать готовиться к святым обетам. Я буду повиноваться вам во всем.

Я слышала, что нелегко поступить в этот монастырь. Правила требуют, чтобы монахини испытали решимость кандидатки, проверили, исходит ли она от Бога. Пускай они расспрашивают и порицают меня. Я буду стучать в их дверь неустанно, ибо в Библии сказано, что дверь не останется закрытой перед настойчивыми. Более того, я верю, что мать Эрментруда благоволит ко мне, и что она молилась о том, чтобы я попросила ее об этом.

Настоятельница приказывает мне встать и внимательно изучает мое лицо. Я осмеливаюсь посмотреть ей в глаза. Почему она не улыбается?

– Я не сомневаюсь в искренности вашего желания полюбить Бога, Офелия. Но вы приехали сюда не свободной, а скованной духовно.

– Послушание подарит мне свободу; поэтому, позвольте мне поклясться в этом. Я открою вам историю своей жизни и покаюсь в своих грехах, если вы разрешите мне навсегда остаться среди вас!

Мать Эрментруда медленно качает головой.

– Я не буду торговаться с вами. И Бог не будет. Вы должны прийти к нему свободно, глядя вперед, а не оставаться погруженной в горестное прошлое.

– Разве имеет значение, как человек приходит к Богу? – спрашиваю я, пытаясь говорить покорно, но мое отчаяние растет. – Разве вы не рады принять меня?

– К Господу ведет много дорог, – признает мать Эрментруда. Затем она в упор смотрит на меня своим спокойным и понимающим взглядом и мягко произносит: – Я не думаю, что Господь призывает вас к такой жизни.

– Я думаю, что знаю свою волю и свой путь! – Я удивлена и пристыжена тем, что она меня отвергает. Эта сцена разворачивается совсем не так, как я планировала.

– Вы молоды. Слишком часто молодые люди больше склонны подчинять мир своей воле, а не слушать и ждать, когда их призовут.

– Я не могу ждать, – кричу я, думая о том, как скоро появится на свет мой младенец. Я должна получить у нее обещание защитить меня. – Почему я не могу поступить так, как мне хочется? Я не так молода, как вам кажется. – Мой голос срывается от отчаяния. – Я могу сделать этот выбор, принять Христа, как свою истинную любовь!

– Да свершится воля Господа, не моя и не ваша, – спокойно произносит настоятельница.

– Воля Господа! Откуда вы знаете волю Господа? Он говорит с вами обо мне и не снисходит до ответа на мои молитвы?

Мне становится стыдно за потерю самообладания, но мать-настоятельница позволяет мне выплескивать ярость. Она остается невозмутимой, как скала под простыми каплями дождя.

– Какова воля Господа в отношении его служанки Терезы? – задаю я вопрос. Мои мысли внезапно перескакивают с одного страстного желания на другое. – Чтобы она тоже страдала? Вы ее видели? Она слабеет с каждым днем, выполняя волю Господа. Я не думаю, что Бог желает ей смерти!

– И я так не думаю, – соглашается настоятельница, на ее лице печаль. – Но нашим желаниям даже дана свобода помешать Богу осуществить его намерения.

– Я не могу стоять рядом и ничего не делать, когда она страдает. Я умею готовить лекарства и настойки из растений. Позвольте мне приготовить ей лекарство, которое, возможно, вернет равновесие ее рассудку, – умоляющим тоном попросила я.

– Бог сам исцеляет и посылает болезнь, – отвечает она, не отказывая мне и не принимая мое предложение.

– Да, но вы говорите, что Господь дает нам свободу. Разве он также не обеспечил нам в природе средства для того, чтобы либо выздороветь, либо заболеть?

– Учеба дала вам мудрость, Офелия. – Мать-настоятельница слегка улыбается, словно она довольна.

Внезапно в моем воображении появляется сад возле монастыря, продуваемый злым зимним ветром. Я вижу, как он опять зеленеет весной. Какие растения сейчас погребены там в земле? Есть ли там очищающий ревень или тимьян, которым лечат длительную летаргию? В лесах вокруг монастыря должны расти всевозможные коренья и дикие ягоды, и даже растения, неизвестные в Дании. Нет, темного, крохотного монастырского садика мало. Должно где-то здесь быть поле, залитое прямыми солнечными лучами. Почему я не подумала об этом раньше? Неужели мой ум так отупел от горя?

Я тщательно выбираю слова для выражения идеи, которая только зарождается в моем мозгу. Подхожу к высоким стрельчатым окнам покоев матери Эрментруды и смотрю в ночную темноту. Там поросшие лесом, пологие холмы, освещенные луной, уходят вдаль за стенами монастыря. Несомненно, среди них есть земли, пригодные для сада.

– Разве не правда, – говорю я, – что монахини очень неохотно позволяют деревенскому доктору осматривать их, когда они болеют?

– Да. – Мать Эрментруда вздыхает. – Некоторые монахини боятся, что прикосновение любого мужчины нарушит их целомудрие. Например, Анжелина очень страдает от нарывов, но отказывается от лечения. И любыми жалобами на болезни матки заниматься некому, как это ни печально.

– Я не мужчина, а женщина, как и они, – говорю я. Я буду строить этот дом осторожно, камень за камнем.

– Действительно, ваше почти незаметное присутствие завоевало их доверие, – признает она.

– Много лет я изучала свойства всевозможных растений и лечебных трав. Книги и опыт были моими учителями. Я помогала вылечить многих людей, облегчить их страдания. Позвольте мне использовать мои познания здесь, и послужить вам своим умением. – Я осознаю, что первый раз с тех пор, как приехала в Сент-Эмильон, я не живу прошлым, а без страха смотрю в будущее. Я поднесла перо к чистой странице, лежащей передо мной.