Читать книгу "Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен"

Джон Тернер пожал массивными плечами и зашагал дальше. Я же задержался и, выждав момент, повернулся.

Месье и Мадемуазель де Клериси неспешно приближались, и слишком много взглядов, выражающих нескрываемое восхищение, устремлялось на прелестную молодую девушку, которая счастливо не замечала их. Создавалось впечатление, что она лишь недавно покинула монастырь, потому как на лице ее играло сочетание простодушного румянца и белизны, а в глазах светилось неподдельное восхищение, совершенно неподобающее моменту. Что известно ей о Наполеоне I, и возрадовалась бы она за Францию, узнай хоть немного о черной пучине, в которую великий полководец вверг эту страну?

Я стал прокладывать путь через толпу, не задумываясь над тем, что делаю. Я бежал от кредиторов, это верно, но не нуждался в работе ради куска хлеба. Среди Говардов трудиться не было принято, хотя многие из моих предков, насколько мог я судить по домашнему собранию семейных портретов, проявляли недюжинную храбрость и настойчивость, сражаясь за правое, да и за неправое дело.

Толпа был отлично вымуштрована и как следствие с холодом и враждебностью встречала любого, идущего против нее. Но мне удалось пробиться к месье де Клериси и коснуться его руки. Старик стремительно обернулся, как человек, имеющий не только друзей, но и врагов, и удостоил меня благосклонного взгляда, не переменившегося даже когда выяснилось, что перед ним незнакомец.

– Месье де Клериси? – спросил я.

Отвечая на мой поклон, он вперил в меня добрые, близорукие глаза.

– Вы не ошиблись. Чем могу быть полезен, сударь мой?

Голос у него был высокий и тонкий, почти детский, и я поежился при мысли, что особа столь чистая и неопытная, как Мадемуазель де Клериси, вынуждена выходить в свет, не имея лучшей защиты, чем этот пожилой господин.

– Простите за беспокойство, но до меня дошли слухи, что вы ищите секретаря. Я всего лишь прошу разрешения заглянуть к вам и переговорить насчет этой должности.

– Однако, mon grand monsieur[28], – с умилительной комичностью воскликнул он, жестом отдавая должное моему росту и крепкому сложению жителя восточных графств. – Сейчас не время говорить о делах. Сегодня все предаются удовольствиям.

– Не все, месье, кое-кто очень даже занят, – возразил я, вручая ему свою карточку, которую де Клериси поднес к глазам на манер человека, уже давно не полагающегося на остроту зрения.

– Какая решимость! – воскликнул он со снисходительностью старика к молодости. – Mon Dieu![29] Эти англичане теперь наши союзники! – Потом помолчал немного. – Ну ладно, если месье так настаивает, я буду к вашим услугам завтра с десяти утра.

Де Клериси нырнул в карман и церемонно вручил мне визитку. Какое удовольствие было встретить в Париже 1869 года такого вот человека – наивного, скромного, напрочь лишенного агрессивной потребности самоутверждаться, столь свойственной французам накануне войны. С того момента как я, при обстоятельствах, столь потешивших Джона Тернера, прибыл в столицу, меня так и подмывало съездить по физиономии каждому второму фланеру[30] из встречавшихся во время прогулки по бульвару.

Я снова присоединился к своему английскому другу, дожидавшемуся меня там, где я его оставил. Банкир поглядывал по сторонам с величавой, добродушной снисходительностью.

– Ну как, достигли желаемого? – спросил он.

– Нет, но я намереваюсь быть завтра в десять утра у этого господина и решить вопрос.

– Уф! – отозвался Джон Тернер. – Даже не подозревал, что вы такой проныра!

Глава II

Месье

La destinée a deux manières de nous briser;

en se refusant à nos désirs et en les accomplissant[31].

Есть люди, которые за ночь переосмысливают события или хотя бы взвешивают принятые решения. Но я к ним никогда не относился. Исполняя те незначительные предприятия, что отмечают мою, ничуть не более богатую, чем у большинства окружающих, жизнь, я неизменно просыпался наутро с той же мыслью, с какой предался накануне нежным объятьям сна. И в то же время осмелюсь утверждать, что совершил не менее, но и не более ошибок, нежели мои более осторожные собратья. Если обобщить, то баланс склоняется, как мне подсказывает опыт, в пользу тех, кто умеет принимать решения и не сворачивать с избранного пути, а не сомневающихся, ищущих совета и склонных податься в ту сторону, куда подует ветер.

«Всегда заходи прямо на прыжок!» – крикнул однажды отец, много-много лет назад, когда я сидел на краю канавы в Норфолке и смотрел вслед своей лошади, исчезающей за следующей зеленой изгородью.

Наутро после празднования столетнего юбилея я проснулся без тени сомнения в голове и был решительно настроен добиваться должности, которой так мало соответствовал.

Рассорившись с отцом, отказавшимся платить мелкие долги, без которых ни один молодой человек, осмелюсь заявить, не в силах обойтись в Лондоне, я сохранил в своем распоряжении небольшой годовой доход. Это было наследство матери, которой я никогда не видел и на чью могилку на заброшенном церковном кладбище в Хоптоне меня приучили приносить цветы задолго до того, как я полностью осознал смысл этого действа. Угрозы разгневанного родителя не оставить мне ни шиллинга не сильно пугали меня. Милый старый джентльмен пускал их в ход раз сто, не меньше, начиная со второго моего курса в Кембридже, где он немало изумил лакея из «Буйвола» проявлением честной британской ярости.

Но, положа руку на сердце, заняться чем-нибудь мне было необходимо – найти одно из тех занятий, щедро оплачиваемых, каковые, без сомнения, множество некомпетентных юнцов ищет сегодня, как искало и двадцать пять лет назад.

– Вы хотите чего-то этакого, – сказал Джон Тернер, с которым я поделился своими чаяниями, – что позволит простому джентльмену вести жизнь, достойную лорда.

И вот месье де Клериси готов, может статься, пожаловать мне две сотни фунтов в год как его секретарю. Но волновала меня встреча не с ним, а с Мадемуазель – я даже христианского имени ее не ведал. Как примет меня она?

Утро, помнится, выдалось славное. Какой погодой могли похвастаться эти Наполеоны от самого Аустерлица[32] вплоть до бесподобной осени 1870 года!

Адрес, оттиснутый в уголке карточки месье де Клериси, ни о чем не говорил мне, хотя с улицами Парижа я на короткой ноге. Улица Пальмье, как выяснилось, находится за рекой, и, как добавил мой источник, лежит между бульваром и Сеной. То была часть великолепного города, до которого Наполеон III и барон Осман[33] еще почти не добрались, – квартал спокойных, тенистых улиц и узких переулков. Солнце играло в реке, пока я шел по мосту Святых Отцов, и вода, казалось, танцевала и смеялась, радуясь утренней свежести. Флаги на домах все еще развевались, ибо убирать их веселым парижанам все равно что ножом по горлу. Воистину, выйдя на улицу, я ступил в мир, исполненный радости.