Читать книгу "Судьба династии - Александр Широкорад"

Любопытно другое — почему боевой офицер, да ещё и князь, так долго отсиживался в тылу? Какая ему могла грозить опасность на фронте из-за отца весной 1917 года, то есть до Корниловского мятежа?

Одной из жертв большевиков считается Владимир Палей, но любопытно, что арестован он был ещё летом 1917 года. Он написал «сатирические» стихи о Керенском. Кто-то положил оные стихи на стол Александру Фёдоровичу. Володю немедленно посадили.

В политике Мария Павловна разбиралась ужасно плохо, но какие-то вещи она схватывала точно, на уровне умного подростка.

6 сентября 1917 года в Петрограде состоялась свадьба Марии и Сергея. «Большевистского переворота ждали каждую минуту, — вспоминает об этом времени княгиня. — Насколько я понимала, все были готовы радостно приветствовать его; никто больше не верил во Временное правительство. Керенский всем опротивел своими бесконечными речами, своей страстью к роскоши, своей позицией в отношении радикалов, своим лицемерием. Более того, никто не думал, что большевики смогут удержать бразды правления больше двух-трёх месяцев; все считали, что их победа вызовет мощную реакцию, и тогда нам грозит диктатура.

Пребывая в радужных иллюзиях, мы даже не предполагали, что нас ожидает, и не помышляли уехать из России. Да и как мы могли? На Западном фронте всё ещё шла война; мы не могли бросить свою страну в военное время»[116].

В октябре 1917 года Мария Павловна и Путятин решили забрать её драгоценности, хранившиеся в Московском государственном банке. Там их и застала Октябрьская революция. Мария Павловна и наш бравый офицер отсиделись в московском доме князей Юсуповых (самих хозяев дома не было). Затем Мария и Сергей вернулись в Петроград.

В июне 1918 года у Марии родился сын, названный Романом. В конце лета 1918 года супруги решили уехать на оккупированную немцами Украину. Вначале они надеялись на своего знакомого — бывшего кавалергарда, а ныне гетмана Скоропадского.

«Мы с двумя братьями уезжали первыми, — вспоминает Мария Павловна. — Старшие Путятины должны были последовать за нами, как только мы прибудем в Киев и найдём жильё.

Мы решили не брать много багажа — лишь то, что можно нести в руках. Все вещи упаковали в три чемодана. Мои украшения, спрятанные в бутыли, начиненные драгоценностями пресс-папье и свечи отослали в Швейцарию, когда представилась такая возможность. Я продала несколько мелких украшений, чтобы обеспечить нас деньгами на поездку, и, кроме того, зашила в корсет и шляпку две или три броши. Мой дорожный костюм состоял из старого поношенного платья и дождевика. В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры, и я надеялась, что в цивильной одежде меня никто не узнает.

В местном Совете мы получили разрешение на выезд и в последний момент решили попросить шведскую дипломатическую миссию выдать нам документ, подтверждающий мою личность, чтобы в случае необходимости предъявить его немцам.

Этот документ мы спрятали в куске мыла; таким же образом мы спрятали часть денег, а остальные рассовали по ручкам для перьев, изготовленным специально для этой цели. Всё было готово»[117].

Этот пассаж: «В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры» — чисто императорский апломб.

С помощью германских офицеров супругам вместе с братом Сергея Алеком удалось добраться до Киева.

«Муж встретил на улице старую знакомую, которая пригласила нас к себе. В тот день я тоже всем восторгалась, как слепой, который неожиданно увидел свет. Всё казалось новым и замечательным — парикмахерская, где мне помыли и завили волосы, дивная кондитерская, где я, как школьница, съела двенадцать пирожных сразу. Господи, какой чудесный был день!

Мы с вещами отправились в дом нашей знакомой. На следующий день, услышав, что есть возможность отправить посылку в Петроград, я купила мешок белой муки для отца. Потом я узнала, что отец его получил.

Началась нереальная, походная жизнь, в которой не было ни стабильности, ни настоящего мира. Немцы спасли Киев, но в то же время завоевали его. Украинское правительство издавало указы, принимало решения, однако все понимали, что само его существование зависит от немцев, которые использовали его в качестве посредника между жителями города и собой»[118].

У Марии Павловны было очень хорошо развито чувство опасности, и она уговорила мужа уехать на юг — в Одессу. Алек Путятин остался в Киеве.

В первых числах ноября 1918 года Мария вновь почувствовала опасность и вместе с мужем бежала в Румынию. Тут интуиция не подвела княгиню: ещё через две недели рухнула Германская империя, и немецкие войска драпанули с Украины.

В Бухаресте Марию Павловну радушно встретили королева Мария и её муж Фердинанд I. «Прознав о скудности моего гардероба, королева поделилась со мной лишним, и её личная портниха подогнала по моей фигуре длинноватые и широковатые платья, — пишет Мария Павловна. — Ещё мне перепали туфли, чулки и бельё. Совсем другой человек глядел на меня теперь из зеркала, я едва признавала его. Путятину досталось несколько костюмов от короля».

В начале апреля 1919 года королева Мария решила отправиться в Париж и предложила чете Путятиных ехать вместе. Однако румынский кабинет министров запротестовал. Марию Павловну там почему-то считали великой русской княгиней, которой она никогда не была в России. Посему из соображений «высокой политики» Марии и Сергею пришлось добираться до Парижа отдельно.

В своих воспоминаниях, написанных в 1927 году, Мария Павловна куда более откровенна, чем другие Романовы. Вот что она пишет о своём первом посещении православного храма на улице Дарю: «Я знала, что почти все присутствующие были русские, но знакомых лиц не увидела. Старый священник, крестивший моих сводных сестёр и многие годы наш духовник, узнал меня и украдкой кивнул. В то время даже среди людей нашего круга царила подозрительность, и многие, как и мы изгнанники, не спешили узнавать нас. С годами это прошло, а тогда всё было несообразно, люди стали другими. В самом парижском воздухе была разлита враждебность»[119].

В июне 1919 года Мария Павловна с супругом отправляется в Лондон, где их ждал великий князь Дмитрий Павлович: «С вокзала Дмитрий повёз нас в «Ритц», где жил по приезде в Лондон. Он существовал тогда на деньги от продажи в 1917 году своего дворца в Петрограде»[120].

Весной 1920 года в Париже, куда вернулась Мария, её посетил брат бывшего мужа кронпринц Густав (будущий король Густав VI) с супругой Маргаретой. Последние передали Марии Павловне её драгоценности: «А драгоценности — они прибыли в том же виде, в каком были вывезены из России: в тайниках, предназначенных сбить большевиков с толку, когда они нагрянули в наш петроградский дом. Мы довольно искусно запрятали их в чернильницы, пресс-папье, в свечи вместо фитиля. Хорошо, что получившие на руки эту чепуху шведы поверили сказанному — что это-де ценно для меня. Я же изумилась, обнаружив их. Не без труда мы извлекли их из тайников и поместили в банк. Мы почти бедствовали в то время, и на драгоценности была наша единственная надежда»[121].